Они живут в низкопробной цивилизации. Но я уверен, что большей частью они порядочны, добродетельны, а добродетель - дерзновенней и опасней, чем кругосветное плавание. Кроме...
- Да, да? - поторопил я его.
Он не ответил.
- Ну, говорите же, - сказал я снова, но большие голубые глаза смотрели не на меня.
- В чем дело? - настаивал я, поглядев, как и он, на улицу.
- Странно, - сказал наконец Грант, - да, очень странно, что меня вот так осекли, когда я ударился в оптимизм.
Я предположил, что здесь хорошие люди, а вон идет самый плохой человек в Лондоне.
- Где? - спросил я. - Где он?
- Я не ошибся, - продолжал Бэзил тем странным сонным тоном, который так бесил собеседников, - я был прав, люди здесь добродетельны. Они герои, что там - святые! Стащат ложку-другую, побьют кочергой жену, но все равно они ангелы в белых одеждах, с крыльями и сиянием.
Во всяком случае, по сравнению с ним.
- С кем? - воскликнул я и тут увидел того, на кого глядели бычьи глаза Гранта.
Стройный человек шел сквозь толпу, ничто в нем не выделялось, но многое озадачивало, если его разглядеть. Он носил цилиндр какой-то странный, чуть изогнутый, как те цилиндры, которые декадент 80-х годов старался обратить в подобие этрусской вазы. Волосы с сильной проседью он, видимо, чуть-чуть подвил, ощущая и ценя красоту серебряного и серого. Лицо у него было узкое, скорее, восточное; усы - небольшие, без проседи.
- Что он такое сделал? - спросил я.
- Точно сказать не могу, - ответил Грант, - но главный его грех в том, что он не считается с людьми. Наверное, и сейчас задумал какую-нибудь пакость.
- Пакость? - переспросил я, - Что ж, если вы так хорошо его знаете, расскажите мне о нем. Кто он?
Бэзил Грант не очень долго глядел на меня.
- Вы не поняли, - сказал он, - имени его я не знаю. Я никогда его не видел.
- Не видели! - вскричал я, все-таки рассердившись. - Что же вы имеете в виду? Чем он хуже всех?
- Я имею в виду то, что сказал, - спокойно ответил Бэзил. - Когда я увидел его, все эти люди обрели поразительную, полную невинность, Я увидел, что обычные, бедные обитатели этих мест - разносчики, карманники, бродяги в каком-то самом глубоком смысле стараются быть хорошими. А еще я увидел, что он старается быть плохим.
- Вы же никогда... - начал я.
- Господи, да поглядите на него! - крикнул Бэзил, пугая вожатого. Посмотрите на его брови. Вот она, адская гордыня, из-за которой один из высших ангелов узнал презрение даже в небесах! Посмотрите на усы, он вырастил их назло. Ради всего святого, посмотрите на волосы! Ради Бога, ради звезд небесных, посмотрите на шляпу!
Я растерянно заерзал на месте.
- Ну, что вы! - сказал я. - Это выдумки, чушь какая-то... Возьмем факты. Вы никогда...
- Факты! - вскричал он в отчаянии. - Неужели вы настолько погрязли в предрассудках, так привержены темной, древней вере, что полагаетесь на факты? Неужели вы не доверяете мгновенному впечатлению?
- Мгновенное впечатление, - сказал я, - все-таки не так надежно.
- Вот это - чушь! - ответил он. - На чем же еще стоит мир? Что приносит пользу? Друг мой, философия мира сего может полагаться на факты, ведь ее прямое дело - отвлеченные умозрения. Но как вы нанимаете клерка? Меряете ему череп? Добываете историю болезни? Изучаете факты? Ну, нет! Вы берете того, кто все спасет, и отвергаете того, кто вас ограбит, повинуясь мгновенному озарению, которому повинуюсь и я, говорю вам, не колеблясь, что этот человек - негодяй.
- Говорите вы вообще хорошо, - не сдался я, - но ведь все это нельзя проверить.
Бэзил вскочил, покачнувшись на нестойком империале.
- Идите за ним! - воскликнул он. - Ставлю пять фунтов, прав я.
Мы прыгнули на мостовую и побежали за незнакомцем.
Человек с серебристыми волосами и золотистым восточным лицом шел впереди, и длинные фалды безукоризненного фрака вздымались за его спиной. Вдруг он свернул с большой, широкой улицы и юркнул в темный проулок.
Мы молча свернули за ним.
- Странно для такого человека... - начал я.
- Для какого? - спросил мой друг.
- С таким лицом, в таких ботинках, - объяснил я. - По правде говоря, странно, что он попал в эту часть света.
- А, да!.. - откликнулся Бэзил и больше ничего не сказал.
Мы шли вперед, вглядываясь в полумглу. Незнакомец, словно черный лебедь, появился на фоне фонаря и снова исчез. Фонари стояли редко, туман сгущался по всему Лондону, и мы перебегали от света к свету, пока Бэзил не остановился, словно взнузданный конь. Остановился и я. Мы чуть не налетели на незнакомца. Тьма перед нами, почти вся, была чернотой его фрака.
Сперва я подумал, что он обернется, но, хотя мы были почти рядом, он не заметил нас. Он четырежды стукнул в низенькую дверцу на грязной, обшарпанной улочке, и мерцание газового света прорезало тьму. Мы вслушивались, но разговор был простри, короткий и непонятный. Наш элегантный друг протянул какую-то бумажку и сказал:
- Возьмите кеб.
А низкий, глубокий голос ответил изнутри:
- Хорошо.
Дверь щелкнула, мы снова оказались в темноте и снова понеслись по лабиринту проулков, полагаясь на фонари.
Едва пробило пять часов, но зима и туман обратили ранний вечер в ночь.
- Странная прогулка для лакированных башмаков, - признал я.
- Не уверен, - смиренно ответил Бэзил Грант. - Мы идем к Бэркли-сквер.
Напрягая взор, я тщился понять, действительно ли это так, минут десять гадал и сомневался, а потом увидел, что друг мой прав. Мы вступали в унылые земли богатого Лондона - более унылые, наверное, чем земля бедняков.
- Поразительно! - сказал Бэзил Грант, когда мы свернули на Бэркли-сквер.
- Что именно? - спросил я. - Кажется, вы говорили, что все это естественно.
- Я не удивляюсь, - ответил Бэзил, - что он прошел через бедные улицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35