- И то правда, ведь скоро Рождество, - меланхолично сказал м-р Понд. Значит, мы должны оставаться на станции. Да, это не в духе праздника...
В самом деле, трудно представить что-нибудь более пустынное, чем одна из боковых платформ на безлюдной станции в унылый зимний день, разве что зал ожидания третьего класса, где можно укрыться от зимнего ветра. Зал ожидания еще безотрадней, чем платформа, от которой там отдыхают; увешан он объявлениями, которые никто не стал бы читать, расписаниями поездов, пыльными планами железных дорог, снабжен (в особом углу) поломанными ручками, которыми некому писать, и засохшими чернилами, а оживляет его одно цветное, но тусклое пятно - выцветшая реклама страховой компании. Случайный взгляд, наверно, счел бы, что в такой Богом забытой глуши нельзя справлять Рождество; но м-р Понд выказал стоическую бодрость, удивляя тех, кто знал его кошачью любовь к уютной домашней рутине.
В пустынное и неприглядное помещение он вошел проворным шагом, на миг остановившись, чтобы задумчиво поглядеть на высохшие чернила и поломанные ручки.
- Ну что ж, - сказал он, поворотясь, - этим, как-никак, много не сделаешь. Но, разумеется, у них должны быть карандаш или вечные перья. В общем я, скорее, рад, что это сделал.
- Понд, - серьезно произнес Уоттон, - конечно, это все по вашему ведомству. Конечно, Дайер согласится, что надо было вас слушаться. Но, простите, что именно вы сделали? Только не обижайтесь...
- Что вы, что вы! - отозвался Понд. - Видимо, мне следовало сообщить вам раньше. Да и сделать раньше.
Понимаете, когда вы любезно разрешили мне действовать по-своему, отправить все с прочими вещами, в простом ящике, я сел и задумался, какая же следующая предосторожность. Я совершенно уверен, что, если бы мы это поместили в специальный вагон с вооруженной охраной, он потерпел бы аварию, а у охраны, вероятно, отняли бы оружие. Во всяком случае, это было слишком рискованно.
Против нас действует куда более изощренная шайка, чем многие думают; и, умножая меры предосторожности, мы умножаем следы, приманивая лазутчиков. А теперь я не думаю, что бандитам удалось бы проникнуть сюда, тем более что полиция охраняет входы, словно крепости.
Один человек мало что мог бы против них сделать. Но что мог бы он сделать?
- Ну-ну, - с нетерпением спросил Уоттон, - что он мог бы?
- Как я сказал, - спокойно продолжал м-р Понд, - я сел и хорошенько поразмыслил, что мог бы сделать шпион или незваный гость, спокойно, без шума, без драки, без убийства, если бы он как-то умудрился набрести на нужный ящик. Потом я позвонил по частному телефону в штаб и попросил проследить, чтобы почтовые и дорожные власти задерживали каждый ящик или тюк, на котором адрес изменен либо перечеркнут. Кто-то мог бы, улучив момент, надписать ящик иначе, но никак не мог бы вынести ящик со станции, его бы обнаружили. Вот что я сделал; эти ветхие ручки мне про это напомнили. И место тут ветхое, печальное, как отпразднуешь Рождество? Однако для нас затопили, это редко бывает в зале ожидания. Правда, огонь умирает от скуки, и я его понимаю.
С присущим ему чутьем к уюту и удобству он раздул затухавший было огонь и прибавил:
- Надеюсь, вы согласны и с этой моей предосторожностью?
- Да, - отвечал Уоттон, - я думаю, и эта мера вполне разумна; хотя, надеюсь, никому не удастся случайно набрести на нужный ящик. Он нахмурился, глядя на разыгравшееся вновь пламя, потом мрачно сказал: - Скоро то время, когда затевают рождественскую пантомиму. Или хоть живые картины.
Понд кивнул, но так, словно впал в отрешенное раздумье. Наконец он сказал:
- Порой я гадаю, не лучше ли было, когда картины видели в огне, а не в кино.
Сэр Хьюберт Уоттон сердито заметил, что коптящий очаг в обшарпанном зале ожидания - не тот огонь, в котором ему хотелось бы искать картинки.
- Огненные картинки - как облачные, - продолжал м-р Понд. - Они достаточно недовершенные, чтобы воображение довершило их. Ну и потом, добавил он, бодро шуруя в очаге, - можно шевелить угли кочергой и смотреть, что получится. Если вы проткнете палкой экран, потому что вам не нравится физиономия звезды, будет много неприятностей.
Дайер, который во время этой беседы топтался снаружи, на платформе, вернулся в этот самый момент с очень важными новостями. Изучив переходы и обрыскав платформы железнодорожного лабиринта, он обнаружил, что где-то есть буфет и там можно закусить; все трое к этому стремились, хотя и молчали.
- Я останусь на платформе, - сказал он. - Если надо, я на ней останусь на всю ночь. Это моя работа. А вы ступайте поешьте. Там посмотрим, может, и я схожу попозже.
О поездах не думайте, о них позабочусь я. Во всяком случае, я буду там сразу; если возникнет опасность.
Его последние слова потонули в шуме и грохоте приближающегося поезда. Они втроем осмотрели почтовые тюки, ящики и упаковки, вываленные на платформу. Затем Уоттон, человек привычки, почувствовал, что уж очень голоден, и быстро поддался увещеваниям Дайера. Они с Пондом наскоро съели скудный обед, но все равно им пришлось ускорить шаг, когда они возвращались, ибо поезд, по-видимому, пыхтя, трогался со станции. Когда же они достигли своего компаньона, платформа уже опустела.
- Все в целости, - удовлетворенно сказал Дайер. - Я осмотрел все ящики и вещи в вагоне, никто не вмешался.
Главная наша забота позади, и я бы не отказался и сам пообедать.
Он бодро улыбнулся, потер руки, повернулся к подземному переходу, а они поспешили обратно к пустой и дымной дыре зала ожидания.
- Кажется, нам больше нечего тут делать, - сказал Уоттон. - В этой развалюхе все холоднее.
- А все-таки Рождество победило, - с неубывающей веселостью сказал м-р Понд, - огонь мы сохранили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47