Толбойз, однако, жив и как-никак, пусть и несколько видоизменение, все еще прыгает. Но, возможно, доктора запретят ему выступать судьей в касающемся его самого процессе; и автократ Гарри Смит того гляди снова получит возможность править бурей.
Но, честно говоря, в глубине души кое-что страшило узника еще сильнее, чем тюрьма. Он опасался - и этот страх буквально его подтачивал, - что его фантастическое объяснение вооружит противника. Он боялся, как бы его не объявили сумасшедшим и не поместили в более гуманные и гигиенические условия.
И, между прочим, всякому, кто наблюдал бы за ним вот сейчас, легко можно было бы простить некоторые сомнения на этот счет. Хьюм продолжал смотреть прямо перед собой очень, очень странным взглядом. Но сейчас он смотрел уже не так, как смотрят, когда ничего не видят; скорее, он явственно видел что-то. Ему представилось, что, как отшельнику в келье, ему явилось видение.
- Да, очень может быть... - сказал он громко, безжизненно отчетливым голосом. - Разве не говорил апостол Павел: потому, царь Агриппа, я не воспротивился небесному видению Со слова "потому..." - Деяния Апостолов, 26, 19.... Несколько раз я видел, как видение входило в дверь; и надеялся, что оно реально. Но как может человек вот так войти в дверь тюрьмы... Однажды, когда она вошла, комната наполнилась трубным громом, в другой раз - криком, как шумом ветра, и была драка, и я убедился, что умею ненавидеть и умею любить. Два чуда за одну ночь. Как вы думаете, то есть при условии, что вы не сон и можете что-то думать? Но я бы предпочел, чтобы вы тогда были реальны.
- Оставьте! - сказала Барбара Трэйл. - Я сейчас реальна.
- Значит, вы утверждаете, что я не спятил, - спросил Хьюм, не отрывая от нее взгляда, - и тем не менее вы здесь?
- Вы единственный человек в совершенно здравом уме из всех, кого я знаю, - сказала Барбара.
- Господи, - сказал он. - Но я только что наговорил такого, что произносится только в домах умалишенных - если не в небесных видениях.
- Вы наговорили такого, - сказала она тихонько, - что я хотела б послушать вас еще. То есть насчет всей этой истории. Вот вы сказали... как вы думаете... может быть, я вправе знать?
Он хмуро уставился в стол и потом сказал, уже резче:
- В том-то и беда, что вам, по-моему, как раз и не следовало бы ничего знать. Поймите, это же ваша семья; зачем вас во все это впутывать... и вам пришлось бы держать язык за зубами ради кого-то, кто вам дорог.
- Ну хорошо, - дрожащим голосом сказала она, - мне уже пришлось самой во все это впутаться ради кого-то, кто мне дорог.
Минуту она помолчала и продолжала дальше:
- Никто никогда для меня ничего не сделал. Мне предоставили сходить с ума в респектабельном жилище, и раз я окончила модную школу, никто не тревожился, что я могу кончить опиумом. Я ни с кем прежде толком не разговаривала. И теперь уже ни с кем больше разговаривать не захочу.
Он вскочил на ноги; встряска, подобная землетрясению, вывела его наконец из окаменелого недоверия к счастью.
Он схватил ее за обе руки, и из него посыпались такие слова, каких он никогда не предполагал в своем речевом запасе. А она, настолько его моложе, смотрела на него ровным, сияющим взглядом, со спокойной улыбкой, будто она мудрее и старше; и наконец она сказала:
- А теперь рассказывайте.
- Вы должны понять, - выговорил он, не сразу придя в себя. - Я ведь сказал тогда чистую правду. Я вовсе не сочинил волшебную сказку, чтобы выручить давно заблудшего в Австралии брата и прочее, и прочее, о чем сочиняют романы. Я действительно всадил пулю в вашего дядюшку, и туда именно, куда намеревался всадить.
- Я знаю, - сказала она. - Но все-таки я уверена, что знаю далеко не все. Я знаю, за этим кроется какая-то удивительная история.
- Нет, - сказал он. - Ничего за этим не кроется удивительного. Разве что на удивление неудивительная история.
Он минутку задумчиво помолчал и продолжал дальше:
- История в самом деле проста, как мир. Удивительно, что подобные вещи не случались уже тысячи раз. Удивительно, что о них уже не сочиняли тысячи разных историй.
В данном случае некоторые исходные данные вам известны.
Вы знаете балкон вокруг моей сторожки; знаете, что, глядя с него, видишь все далеко-далеко кругом, как на географической карте. Ну вот я и посмотрел с него и все увидел: ряд домиков, и стену, и тропу за нею, и смоковницу, и дальше эти оливы, и конец стены, и потом эти голые склоны и прочее. Но я увидел и кое-что неожиданное: я увидел стрельбище. Это был, вероятно, срочный приказ; вероятно, люди всю ночь работали. И, пока я смотрел, я увидел вдали точку, как бы точку над i; и это был человек, стоявший у ближайшей мишени. Потом он сделал кому-то, еще более дальнему, какой-то знак и быстро удалился. Хоть фигурка была крошечная, каждый жест мне о чем-то говорил; совершенно очевидно, он спешил убраться, покуда не началась пальба по мишеням. И почти тотчас я увидел еще кое-что. Ну, в общем, я увидел одну вещь. Я увидел, отчего леди Смит была так расстроена и отчего она ушла от гостей в глубь сада.
Барбара уставилась на него в изумлении; но он продолжал:
- Вдоль тропы от резиденции к смоковнице двигалось нечто знакомое. Оно подпрыгивало над длинной садовой стеной, отчетливое, как в театре теней. То был цилиндр лорда Толбойза. Тут я вспомнил, что он всегда совершает моцион вдоль этой стены и выходит далее на открытый склон; и вдруг меня кольнуло подозрение, что он не подозревает, что там теперь устроено стрельбище. Вы знаете, какой он глухой. Я даже сомневаюсь иной раз, слышит ли он все, что ему докладывают; иной раз я опасаюсь, что ему докладывают именно так, чтобы он не услышал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49