ст. и
нисколько не удивляюсь тому, что тебя поразили и предрассудки
папистов в Эйнзидлене, и все нелепости, которые они
рассказывают о своей церкви. Помни только, что заблуждения и
ошибки в отношении взглядов, как бы грубы они ни были, если они
искренни, должны вызывать в нас жалость, и не следует ни
наказывать за них, ни смеяться над ними. Человека с ослепшим
умом надо пожалеть так же, как и того, у кого ослепли глаза: и
если в том и другом случае кто-нибудь сбивается с пути, он не
виновен и не смешон. Милосердие требует, чтобы мы направили его
на путь истинный, и милосердие же запрещает нам наказывать или
высмеивать того, кого постигла беда. Каждому человеку дан
разум, который им руководит и должен руководить, и хотеть,
чтобы каждый рассуждал так, как я, все равно что хотеть, чтобы
каждый был моего роста и моего сложения. Каждый человек ищет
правды, но одному только богу ведомо, кто эту правду нашел.
Поэтому несправедливо преследовать, а равно и высмеивать, людей
за те убеждения, которые сложились у них в соответствии с их
разумом и не могли не сложиться иначе.
Виновен тот, чьи слова или поступки заведомо лживы, а не
тот, кто честно и искренне в эту ложь поверил. Я действительно
не знаю ничего более преступного, более низкого и более
смехотворного, чем ложь. Это -- порождение злобы, трусости или
тщеславия, но, как правило, ни одно из названных чувств не
достигает с ее помощью своей цели, ибо всякая ложь рано или
поздно выходит на свежую воду. Если я солгал по злобе, чтобы
повредить доброму имени человека или его карьере, я, может
быть, действительно на какое-то время нанесу ему вред, но можно
с уверенностью сказать, что в конце концов больше всего
пострадаю я сам, ибо, как только обнаружится моя ложь (а она
вне всякого сомнения обнаружится), меня осудят за то, что я был
так низок, и все, что бы я потом ни сказал в порицание этого
человека, пусть даже это будет сущая правда, сочтут клеветой.
Если я буду лгать или прикрываться двусмысленностью, а это одно
и то же, для того чтобы оправдать какие-то слова свои или
поступки и тем самым избежать опасности или стыда, которых
боюсь, я сразу же выдам этим и страх свой, и ложь, и, таким
образом, я не только не избавлюсь от опасности и позора, но
лишь усугублю и то, и другое и к тому же выкажу себя самым
подлым и низким из людей, -- и можно быть уверенным, что ко мне
так и будут относиться до конца моих дней. Страх, вместо того
чтобы отвращать опасность, ее накликает, ибо тайные трусы
начинают клеймить явных. Если человек, на свое несчастье,
совершил какой-то проступок, самое благородное, что он может
сделать, это откровенно признаться в нем -- это единственная
возможность искупить его и получить за него прощение.
Увиливание, увертки, подтасовка, для того чтобы избежать
опасности или неудобства, настолько низки и выявляют такой
безотчетный страх, что человек, прибегающий к ним, заслуживает
только пинка и, кстати говоря, нередко его получает.
Есть и еще одна разновидность лжи, сама по себе
безобидная, но до крайности нелепая, я говорю о лжи,
порожденной неправильно понятым тщеславием; такого рода ложь
сразу же компрометирует саму цель, ради которой возводятся все
эти хитрости, и завершается смущением и посрамлением того, кто
их измыслил. Сюда относятся главным образом ложь рассказчиков и
ложь историков, назначение которой -- безмерно првславить ее
сочинителя. Он всегда оказывается героем созданий своей
фантазии:
он подвергался различным опасностям, которых, кроме него,
никто никогда не мог избежать; он собственными глазами видел
все то, что другие люди знают только из книг или понаслышке; на
его долю выпало больше bonnes fortunes25, чем он вообще
когда-либо знал женщин; и за один день он ухитрился проделать
столько миль, сколько ни один курьер никогда не проделывал за
два. Ложь эта скоро разоблачается, и хвастун становится
предметом всеобщего презрения и насмешки. Так помни же пока ты
жив, -- только строгая правда может быть водительницей твоей по
свету н. лишь следуя ей одной, ты не осквернишь ничем ни
совести своей, ни чести. Это делается не только во имя долга,
но и ради твоих же собственных интересов, доказательством чего
является то, что отменные дураки бывают в то же время и
величайшими лжецами. Стоит только присмотреться к этим людям, и
ты убедишься, что я прав. Сам я сужу о том, правдив ли человек,
на основании того, насколько он умен.
Письмо это ты, очевидно, получишь в Лейпциге: жду, что,
живя там, ты будешь внимателен и аккуратен, и требую этого от
тебя, потому что до сих пор и тоге, и другого тебе очень
недоставало. Помни, что, когда летом мы увидимся с тобой, я
очень пристально тебя рассмотрю и никогда не забуду и не прощу
тебе недостатков, от которых в твоей власти было уберечься или
избавиться, и что, помимо м-ра Харта, в Лейпциге следить за
тобою будет немало глаз. Прощай.
XXV
Лондон, 9 октября ст. ст. 1747 г.
Милый мой мальчик,
В твоем возрасте юноши бывают обычно до крайности
простосердечны и легко могут поддаться обману со стороны людей
искушенных, которые потом злоупотребляют их доверием. Стоит
какому-нибудь олуху или плуту сказать, что он их яруг, как они
этому верят и отвечают на его притворные излияния дружеских
чувств опрометчивым и безграничным доверием, которое всегда
вредит им, а нередко их даже губит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20