- Ах... когда же мы, душа моя, с тобой посчитаемся? - вспомнил я. -
Сколько с меня следует?
- Когда-нибудь после... - проговорил мой "предмет", всхлипывая.
- Зачем после? Дружба дружбой, а денежки врозь, говорит пословица, и
к тому же я нисколько не желаю жить на твой счет. Не ломайся же, Соня...
Сколько тебе?
- Там... пустяки какие-то... - проговорила хозяйка, всхлипывая и
выдвигая из стола ящичек. - Мог бы и после заплатить...
Соня порылась в ящике, достала оттуда бумажку и подала ее мне.
- Это счет? - спросил я. - Ну, вот и отлично... и отлично (я надел
очки)... расквитаемся и ладно (я пробежал счет). Итого... Постой, что же
это? Итого... Да это не то, Соня! Здесь "итого двести двенадцать рублей
сорок четыре копейки". Это не мой счет.
- Твой, Дудочка! Ты погляди!
- Но... откуда же столько? За дачу и стол двадцать пять рублей -
согласен... За прислугу три рубля - ну, пусть, и на это согласен...
- Я не понимаю, Дудочка, - сказала протяжно хозяйка, взглянув на меня
удивленно заплаканными глазами. - Неужели ты мне не веришь? Сочти в таком
случае! Листовку ты пил... не могла же подавать тебе к обеду водки за ту
же цену! Сливки к чаю и кофе... потом клубника, огурцы, вишни... Насчет
кофе тоже... Ведь ты не договаривался пить его, а пил каждый день!
Впрочем, все это такие пустяки, что я, изволь, могу сбросить тебе
двенадцать рублей. Пусть остается только двести.
- Но... тут поставлено семьдесят пять рублей и не обозначено, за
что... За что это?
- Как за что? Вот это мило!
Я посмотрел ей в личико. Оно глядело так искренне, ясно и удивлено,
что язык мой уже не мог выговорить ни одного слова. Я дал Соне сто рублей
и вексель на столько же, взвалил на плечи чемодан и пошел на вокзал.
Нет ли, господа, у кого-нибудь взаймы ста рублей?

1 2