А тот еще с прошлого раза запомнил Аганю, но тогда слишком был молод, стеснялся, и у Агани был муж. Теперь Стенька осмелел… И так они откровенно засматривались друг на друга, что всем стало как-то не по себе. Один только старик лесовик, хозяин, как будто ничего не замечал, помалкивал, пил. Старший в станице, Ермил Пузанов, вызвал Стеньку на улицу, предупредил:— Не надо, Стенька, не обижай старика. Оно и опасно: старик-то… такой: пришьет ночью, пикнуть не успеешь.— Ладно, — ответил Стенька. — Я не малолеток.— Гляди! — еще сказал Ермил серьезно. — Не было бы беды.— Ладно.Ночь прошла спокойно. Но Стенька, видно, успел перемолвиться с Аганей, о чем-то они договорились… Утром Стенька сказался больным.— Чего такое? — спросил Ермил.— Поясница чего-то… разломило всего. Полежать надо.Казаки переглянулись между собой.— Пускай полежит, — молвил могучий старик хозяин. — Я его травкой здесь отхожу. Я знаю, что это за болесть.Фрол, улучив минуту, сунулся к Стеньке:— Чего ты задумал?— Молчи.— Отравит он тебя, Стенька… Или пришибет ночью. Поедем.— Молчи, — опять сказал Стенька.Казаки уехали.Стенька догнал их через два дня… Много не распространялся. Сказал только:— Полегчало. Прошла спина…— Как лечил-то? — заулыбались казаки. — Втирал? Али как?— Это — кто кому втирал, надо спросить. Оборотистый казак, Стенька… Старик-то ничего? Облапошили?— Они ушли, — непонятно сказал Стенька. — Вместе: и старик, и…— Куда? — удивились казаки.— Совсем. В лес куда-то. Старик заприметил чего-то и… ушел. И Аганьку увел с собой. Вместе ушли.— Э-э… Ну да: что он, смотреть будет? Знамо, уведет пока — от греха подальше.— Ну вот, взял согнал людей… Жили, никому не мешали, нет, явился… король-королевич. Надо было!Поругали Стеньку. И поехали дальше.Стенька, однако, долго был сам не свой: молчал, думал о чем-то, как видно, тревожном. Казаки его же и отговаривать принялись от печальных мыслей:— Чего ж теперь? Старик не пропадет — весь лес его. А ее увести надо, конешно: когда-никогда она взбесится.— Не горюй, Стенька. А видать, присохло сердчишко-то? Эх ты…Только в монастыре догадались казаки, что у Стеньки на душе какая-то мгла: старики так не молились за все свои грехи, как взялся молить бога Степан — коленопреклонно, неистово.Фрол опять было к Стеньке:— Чего с тобой? Где уж так нагрешил-то? Лоб разобьешь…— Молчи, — только и сказал тогда Степан.А на обратном пути, проезжая опять ту деревню, Степан отстал с Фролом и показал неприметный бугорок в лесу…— Вон они лежат, Аганька со своим стариком.У Фрола глаза полезли на лоб.— Убил?!— Сперва поманила, дура, потом орать начала… Старик где-то подслушивал. Прибежал с топором. Можеть, уговорились раньше… Сами, наверно, убить хотели.— Зачем?— Не знаю. — Степан слегка все-таки щадил свою совесть. — Я так подумал. Повисла на руке… а этот с топором. Пришлось обоих…— Бабу-то!.. Как же, Стенька?— Ну, как?! — обозлился Степан. — Как мужика, так и бабу.Бабу зарубить — большой грех. Можно зашибить кулаком, утопить… Но срубить саблей — грех. Как ребенка приспать. Оттого и мучился Степан, и молился, и злился. До сей поры об этом никто не знал, только Фрол. Тем тяжелей была Степану его измена. Грех молодости может всплыть и навредить.В раннюю рань к лагерю разинцев подскакали трое конных; караульный спросил, кто такие.— Аль не узнал, Кондрат? — откликнулся один с коня.— Тю!.. Фрол?— Где батька?— А вон в шатре.Фрол тронул коня… Трое вершных стали осторожно пробираться между спящими, направляясь к шатру.Кондрат постоял, посмотрел вслед им… И вдруг его резануло какое-то недоброе предчувствие.— Фрол! — окликнул он. — А ну, погодь.— Чего? — Фрол остановился, подождал Кондрата.— Ты зачем до батьки?— Письмо ему. С Украйны, от Дорошенки.— Покажь.— Да ты что, бог с тобой! Кондрат!..— Покажь, — заупрямился Кондрат.Фрол достал письмо, подал Кондрату. Тот взял его и пошел в шатер.— Скажи: мне надо с им погутарить! — сказал Фрол.— Скажу.Кондрат вошел в шатер.И почти сразу из шатра вышел Степан — босиком, в шароварах, взлохмаченный и припухший со сна и с тяжкого хмеля.— Здорово, Фрол.— Здорово, Степан…— Чего не заходишь?Смотрели друг на друга внимательно, напряженно.— Письмо. От Петра Дорошенки.— Ты заходи! Заходи — выпьем хоть… А то вишь я какой?Фрол, умный, дальновидный Фрол, мучительно колебался.— Не склоняется Петро…Степан понимал, что происходит с Фролом, какие собаки рвут его сердце — Фрол боится, и боится показать, что боится, и хочет, правда, поговорить, и все-таки боится.— Да шут с им, с Петром. Я и не надеялся шибко-то, ты же знаешь, — непринужденно сказал Степан. — Заходи, погутарим.Фрол незаметно, как ему казалось, зыркнул глазами по сторонам: лагерь спал.Степан отметил этот его настороженный волчий огляд.— Я от Серка жду. От Ивана. Заходи, — еще сказал Степан и пошел в шатер. Шел нарочито беспечным шагом. Рознял вход, вошел в шатер. Не оглянулся.Фрол остался на коне.— Пронька, — тихо сказал он молодому казаку, — иди передом.Пронька не понял. Смотрел на есаула.— Иди! — сдавленным от волнения и злости голосом сказал Фрол. — А я погляжу…Пронька слез с коня, пошел в шатер. Фрол остался на коне, стерег глазами вход.Фрол хорошо знал Степана. Случилось так, как он, наверно, ждал: нервы Степана напряглись до предела, он не выдержал: заслышав шаги казака, стремительно вышагнул навстречу ему с перначом в руке. Обнаружив хитрость друга-врага, замер на мгновение… Выронил пернач. Но было поздно…Фрол разворачивал коня.— Погоди, Фрол! — громко вскрикнул Степан. — Фрол!..Фрол ударил коня плетью… Казак, который оставался на коне, тоже развернулся… Выбежавший на крик атамана Кондрат приложился было к ружью…— Не надо, — сказал Степан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121