Стрельцы кинулись на свои суда. Степан дал им сесть. Но так, чтоб они не поняли, что их заманивают в ловушку: как будто это само собой вышло…Перед боем Степан быстро и точно рассказал, что делать каждому. И предсказал, как поведут себя стрельцы, застигнутые врасплох. Он говорил:— Родионыч, бери две тыщи конных, пойдешь горой. Я переплыву к луговой стороне, подойду к им промеж островов поближе, учиню стрельбу. Как услышишь, что я начал, выезжай на яр и пали. Они на стружки кинутся — сплывать. Я им дам — сядут. Федор, Фролка… Ларька, передайте, кто с нами поплывет: чтоб вперед моего стружка не выгребали. Пусть мясники сядут, пусть думают, что избежали участь свою. Почнут к городу выгребать — я им дам. Баграми не сцепляться, на пуле держать. Федька, Иван…— Какой Федька-то?— Шелудяк. И ты, Иван: на стене будете с пушкарями. Подплывут на ядро — палите. На низ вздумают утекать, ты их стречай, Прон. Все в голову взяли?— Все.— С богом!…Стрельцы выгребались к городу, полагая, что там воевода. Налегали изо всех сил на весла — скорей под спасительные пушки царицынских городских стен.Сзади, на расстоянии выстрела, следовал Степан, поджимал их к берегу. С берега сыпали пулями казаки Уса.Это был не бой даже, а избиение. Пули так густо сыпались на головы бедных стрельцов, что они почти и не пытались завязать бой. Спасение, по их мнению, было в городе, они рвались туда.И когда им казалось, что — все, конец бойне, тут она началась. Самая свирепая.Со стен города грянули пушки. Началась мясорубка. Пули и ядра сыпались теперь со всех сторон.Стрельцы бросили грести, заметались на стругах. Некоторые кидались вплавь… Но и там смерть настигала их. Разгулялась она в тот день над их головами во всю свою губительную силу.Стрельцы закричали о пощаде. Немногих, кто был ближе к стругам разинцев и отбивался и после криков о милости, стрельцы застрелили сами.От флотилии Степана отделился один стружок, выгреб на простор, чтоб его с берега и со стен видно было; казак поддел на багор кафтан и замахал им. Это был сигнал к отбою.Стрельба прекратилась.Все случилось скоро.Стрельцы сошли на берег, сгрудились в кучу.Подплыл Разин, съехал с обрыва Ус.— Что, жарко было?! — громко спросил Степан, спрыгнув со струга и направляясь к пленным.— Не приведи господи!— Так жарко, что уж и вода не спасала.— За Разиным поехали?!. Вот я и есть — Разин. Кто хочет послужить богу, государю и мне, отходи вон к тому камню!— Все послужим!— Всех мне не надо. Голова, сотники, пятидесятники, десятники — эти пускай вот суда выйдут, ко мне ближе: я с ими погутарю.Десятка полтора человек отделились от толпы стрельцов… Подошли ближе.— Все? — спросил Степан. — Всех показывайте, а то потом всем хуже будет.Еще вытолкнули сами стрельцы нескольких.— Кто голова?— Я голова, — отозвался высокий, статный голова.— Что ж ты, в гробину тебя?!. Кто так воюет? Ты бы ишо растелешился там, на острове-то! К куму на блины поехал, собачий сын? Дура сырая… Войско перед тобой али — так себе?! Всех в воду!Казаки бросились вязать стрелецкое начальство.К Степану подошли несколько стрельцов с просьбой:— Атаман… одного помилуй, добрый был на походе…— Кто?— Полуголова Федор Якшин. Не обижал нас. Помилуй, жалко…— Развязать Федора! — распорядился Степан. И, не видя еще, кто этот Федор Якшин, крикнул — всем: — Просют за тебя, Федор!Почуяв возможность спасения, несколько человек — десятники и пятидесятники — упали на колени, взмолились:— Атаман, смилуйся! Братцы, смилуйтесь!..Степан молчал. Стрельцы тоже молчали.— Братцы, я рази вам плохой был?— Смилуйся, атаман! Братцы!..Степан молчал. Молчали и стрельцы.— Атаман, верой и правдой служить будем! Смилуйся.К Степану пробрался Матвей Иванов. Заговорил, глядя на него:— Степан Тимофеич…— Цыть! Баба, — оборвал его Степан. — Я войско набираю, а не изменников себе. Счас все хорошими скажутся, потом нож в спину воткнут. Не суйся.Твердость Разина в боевом деле какой была непреклонной, непреклонной и оставалась. Ничто не могло здесь свихнуть его напряженную душу, даже жалость к людям, — он стискивал зубы и делал, что считал нужным делать.Больше никого начальных не помиловали.— Стрельцов рассовать по стружкам, — сказал Степан своим есаулам. — Гребцами. У нас никого не задело?Есаулы промолчали. Иван Черноярец отвернулся.— Кого? — спросил Степан, сменившись в лице.— Дедку… Стыря. И ишо восьмерых, — сказал Иван.— Совсем? Дедку-то…— Совсем.— Эх, дед… — тихо, с досадой сказал Степан. И болезненно сморщился. И долго молчал, опустив голову. — Сколь стрельцов уходили? — спросил.Никто этого не знал — не считали.— Позовите полуголову Федора.Полуголова Федор Якшин до конца не верил в свое освобождение. Когда позвали его, он, только что видевший смерть своих товарищей-начальников, молча кивнул головой стрельцам и пошел к атаману.— Сколь вас всех было? — спросил тот.— Тыща. С нами.Степан посмотрел на оставшихся в живых стрельцов.— Сколь здесь на глаз?Заспорили.— Пятьсот.— Откуда?.. С триста, не боле.— Эк, какой ты — триста! Три сотни?.. Шесть!— На баране шерсть.— Пятьсот, — сходились многие. — Пятьсот уходили, не мене.Полуголова Федор, толковый мужик, поглядел на своих стрельцов.— Не знаю, сколь вам надо, — сказал он грустно, — но, думаю, наших легло… с триста. С начальными.— Мало, — сказал Степан.Не поняли — чего мало?— Кого мало? — переспросил Иван.— Хочу деду поминки справить. Добрые поминки!— Триста душ отлетело — это добрые поминки.— Мало! — зло и упрямо повторил Степан. И пошел прочь от казаков по берегу. Оглянулся, сказал: — Иван, позови Проньку, Ивашку Кузьмина, Семку Резанова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121