! — осмелели в толпе.— Вишь, Стеньку ждут! Дождетесь… Близко!— Он придет, наведет суд! Он вам наведет суд и расправу!— Сволочи! — громко сказал Михайло Прозоровский. — Как заговорили!— Иди, вроде не слышишь, — велел воевода. — Даст бог, управимся с ворами, всех крикунов найдем.— Прижали хвосты-то! — орали. — Он придет, Стенька-то, придет! Он вам распорет брюхо-то! Он вам перемоет кишки!— Узю их!..— Сволочи, — горько возмущался Михайло Прозоровский.Так было в городе Астрахани. 13 А так было на Волге, пониже Черного Яра, тремя днями позже.Разинцы со стругов заметили двух всадников на луговой стороне (левый берег). Всадники махали руками, явно привлекая к себе внимание.Стали гадать:— Похоже, татаре: кони татарские.— Они… Татаре!— Чего-то машут. Сказать, видно, хотят. Батька, вели сплавать!Степан всматривался со струга в далекий берег.— Ну-ка, кто-нибудь сплавайте, — велел.Стружок полегче отвалил от флотилии, замахали веслами к левому берегу. Вся флотилия прижалась к правому, бросали якоря, шумнули своим конным, чтоб стали тоже.Степан сошел на берег, крикнул вверх, на крутояр, где торчали конские и людские головы:— Федька!..Через некоторое время наверху показалась голова Федьки Шелудяка.— Батька, звал? — крикнул он.— Будь наготове! — сказал ему Иван Черноярец (Степан в это время переобувался — промочил ноги, когда сходил со струга). — Татаре неспроста прибежали. Никого там не видно? На твоей стороне.— Нет.— Смотрите!— Не зевали чтоб, — подсказал Степан. — Им видней там…— Слышь, Федька!— Ай?!— Не зевайте!— Смотрим! А кто там? Татар гости плюхат?Казаки засмеялись: Шелудяк иногда смешно коверкал слова.Стружок между тем махал от левого берега. А те два всадника скоро поскакали в степь.Разинцы поутихли… Ждали. Догадывались: неспроста прибегали татары, неспроста. Атаман постоянно сообщается с ними, но и он озадачен.— Идут, думаешь? — спросил Черноярец. — Прозоровский идет?.. А? Тимофеич?— Иван… — с некоторым раздражением сказал Степан, — я столько же знаю, сколь ты. Подождем.Стружок приближался медленно, очень медленно. Или так казалось. Казалось, что он никогда не подгребет к этому берегу, застрял.Степана и других охватило нетерпение.— Ну?! — крикнул Иван. — Умерли, что ль?!На стружке молчали. Гребли, старались скорей. Стало понятно: везут важную весть, потому важничают и хранят молчание до поры: не выскакивают с оправданием, что — стараются.Наконец, когда стало мелко, со стружка прыгнул казак и побрел к атаману, высоко подняв в руке какую-то бумагу.— Татаре!.. Говорят: тыщ с пять стрельцов и астраханцев верстах в трех отсудова. Это мурза шлет. — Казак вышел на берег, подал Степану лист. — Тыщ с пять, сами видали, говорят: стругами, хорошо оруженные.Степан передал лист Мишке Ярославову (татарскую писанину знал только он один), сам принялся расспрашивать казака:— Водой только? Конных они, можеть, не углядели? Яром едут где-нибудь…— Конных нет, говорят. Водой. Держутся ближе к высокому берегу.— Этой… большой дуры нет с ими? — спросил Степан, в нетерпении поглядывая на Мишку.— Какой дуры?— Корабль, они называют… «Орел».— Не знаю, не сказывали. Сказали, если б был.— Мурза пишет, — начал Мишка, глядя в лист, — были у его от Ивана Красулина… Три тыщи с лишком стреч нам идет. С князем Львовым. Иван велел передать, чтоб ты не горевал: стрельцы меж собой сговорились перекинуться. Начальных людей иноземных, и своих тоже, — побьют, как с тобой свидются. Чтоб ты только не кинулся на их сдуру… Они для того на переднем струге какого-нибудь свово несогласнова или иноземца на щеглу кверху ногами взденут. Так чтоб знал: стрельцы служут тебе. Сам он, Иван-то, остается в Астрахани, и это, мол, к лучшему: как-никак, а город брать надо. А в городе ишо остались, мол, — приготовились сидеть. Пишет… какого-то молодого казака на троицу истерзали и повесили. Не Максю ли?— Это он пишет «не Максю ли»?— Да нет, это я говорю… Макся, наверно, попался.— А там все?— Все. Дальше — поклоны всем…Степан постоял в раздумье… Поднялся выше, на камни, громко сказал всем, кто мог слышать:— Казаки!.. Там, — указал рукой вниз по Волге, — стрельцы! Их три с лишним тыщи. Но они люди умные, они головы свои зазря подставлять не будут. Так они велят передать. А станет, что обманывают, то и нам бы в дураках не оказаться: как я начну, так и вы начинайте. А раньше меня не надо. Я напередке буду. Федька!..— Слухаю, батька! Я все слухаю.— Как увидишь струга, обходи их берегом со спины. Мы тоже этого берега держаться станем. Без меня не стреляй!.. Счас к тебе Иван придет. — Степан повернулся к Черноярцу: — Иван, иди к им, а то они не разберутся там… Сам знай: можеть, с воеводиной стороны и пальнут раз-другой, ты все равно терпи. А как уж увидишь — бой, тада вали. Мы их изловчимся как-нибудь к берегу прижать. С богом! — Степан показал рукой — вниз. — Там стрельцы. Не бойтесь, ребятушки: они сами нас боятся!Еще раз судьба сводила атамана с князем Львовым. Удивительно, с каким умом, осторожно держался Львов: всё высылают и высылают его первым встречать Разина и всё никак не поймут, что неудачи этих высылок — если не целиком, то изрядно — суть продуманная, злая месть позорно битого князя Львова Алексею Романову, царю. А бит был князь по указу царя перед приказом тверским — за непомерные поборы (нажиток), за несправедливость и лиходейство… Был бит и обречен во вторые воеводы в окраинные города, за что и мстил. В державе налаживалась жизнь сложная: умели не только пихаться локтями, пробиваясь к дворцовой кормушке, а и умели, в свалке, укусить хозяина — за пинок и обиду. И при этом умели преданно смотреть в глаза хозяйские и преданно вилять хвостом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121