— Охальник! На кого голос высишь?! — сказал Иосиф. — Есть ли крест на тебе? Есть ли крест?Степан болезненно сморщился, резко крутнулся и пошел от митрополита. Сел на табурет и смотрел оттуда пристально, неотступно. Он растерялся.— Чем плохой Исус, святой отче? — спросил Матвей. — Ты не гневайся, а скажи толком.Митрополит опять возвысил торжественно голос:— Господь бог милосердный отдал сына своего на смерть и муки… Злой он у тебя! — вдруг как-то даже с визгом, резко сказал он Алешке. — И не ходи, и не жалься. Не дам бога хулить! Исус учил добру и вере. А этот кому верит? — Митрополит выхватил у Алешки иконку и ткнул ею ему в лицо. — Этому впору нож в руки да воровать на Волгу. С им вон, — Иосиф показал на Степана. — Живо сговорятся…Степан вскочил и пошел из храма.— Ну, зря ты так, святой отец, — сказал Матвей. — Смерти, что ль, хочешь себе?— Рука не подымется у злодея…— У тебя язык подымается, подымется и рука. Чего разошелся-то?— Да вот ведь… во грех ввел! — Митрополит в сердцах ударил Алешку иконкой по голове и повернулся к Богородице: — Господи, прости меня, раба грешного, прости меня, матушка-Богородица… Заступись, Пресвятая Дева, образумь разбойников!Алешка почесал голову; он тоже сник и испугался.— Злой… А сам-то не злой?— Выведете из терпения!..Тут в храм стремительно вошел Степан… Вел с собой Семку Резаного.— Кого тут добру учили? — запально спросил он, опять подступая к митрополиту. — Кто тут милосердный? Ты? Ну-ка глянь суда! — Сгреб митрополита за грудки и подтащил к Семке. — Открой рот, Семка. Гляди!.. Гляди, сучий сын! Где так делают?! Можеть, у тебя в палатах? Ну, милосердный козел?! — Степан крепко встряхнул Иосифа. — Всю Русь на карачки поставили с вашими молитвами, в гробину вас, в три господа бога мать!.. Мужику голос подать не моги — вы тут как тут, рясы вонючие! Молись Алешкиному Исусу! — Степан выхватил из-за пояса пистоль. — Молись! Алешка, подставь ему свово Исуса.Алешка подпрыгал к митрополиту, прислонил перед ним иконку к стене.— Молись, убью! — Степан поднял пистоль.Митрополит плюнул на иконку.— Убивай, злодей, мучитель!.. Казни, пес смердящий! Будь ты проклят!Степана передернуло от этих слов. Он стиснул зубы… Побелел.Матвей упал перед ним на колени.— Батька, не стреляй! Не искусись… Он — хитрый, он нарошно хочет, чтоб народ отпугнуть от нас. Он — старик, ему и так помирать скоро… он хочет муку принять! Не убивай, Степан, не убивай! Не убивай!— Сука продажная, — усталым, чуть охрипшим голосом сказал Степан, засовывая пистоль за пояс. — Июда. Правду тебе сказал Никон: Июда ты! Сапоги царю лижешь… Не богу ты раб, царю! — Степана опять охватило бешенство, он не знал, что делать, куда деваться с ним.Иосиф усердно клал перед Богородицей земные поклоны, шептал молитву, на атамана не смотрел.Степан с томлением великим оглянулся кругом… Посмотрел на митрополита, еще оглянулся… Вдруг подбежал к иконостасу, вышиб икону Божьей Матери и закричал на митрополита, как в бою:— Не ври, собака! Не врите!.. Если б знал бога, рази б ты обидел калеку?— Батька, не надо так… — ахнул Алешка.— Бей, коли, руби все, — смиренно сказал Иосиф. — Дурак ты, дурак заблудший… Что ты делаешь? Не ее ты ударил! — Он показал на икону. — Свою мать ударил, пес.Степан вырвал саблю, подбежал к иконостасу, несколько раз рубанул сплеча витые золоченые столбики, но сам, видно, ужаснулся… постоял, тяжело дыша, глянул оторопело на саблю, точно не зная, куда девать ее…— Господи, прости его! — громко молился митрополит. — Господи, прости!.. Не ведает он, что творит. Прости, господи.— Ух, хитрый старик! — вырвалось у Матвея.— Батька, не надо! — Алешка заплакал, глядя на атамана. — Страшно, батька…— Прости ему, господи, поднявшему руку, — не ведает он… — Митрополит смотрел вверх, на распятие, и крестился беспрестанно.Степан бросил саблю в ножны, вышел из храма.— Кто породил его, этого изверга! — горестно воскликнул митрополит, глядя вслед атаману. — Не могла она его прислать грудного в постеле!..— Цыть! — закричал вдруг Матвей. — Ворона… Туда же — с проклятием! Поверни его на себя, проклятие свое, бесстыдник. Приспешник… Руки коротки — проклинать! На себя оглянись… Никона-то вы как?.. А, небось языки не отсохли — живы-здоровы, попрошайки.Степан шагал мрачный через размахнувшийся вширь гулевой праздник. На всей площади Кремля стояли бочки с вином. Казаки и астраханцы вовсю гуляли. Увидев атамана, заорали со всех сторон:— Будь здоров, батюшка наш, Степан Тимофеич!— Дай тебе бог много лет жить и здравствовать, заступник наш!— Слава батюшке Степану!— Слава вольному Дону!— С нами чару, батька?— Гуляйте, — сказал Степан. И вошел в приказную палату.Там на столе, застеленном дорогим ковром, лежал мертвый Иван Черноярец. Ивана убили в ночном бою.Никого в палате не было.Степан тяжело опустился на табурет в изголовье Ивана.— Вот, Ваня… — сказал. И задумался, глядя в окно. Даже сюда, в каменные покои, доплескивался шумный праздник.Долго сидел так атаман — вроде прислушивался к празднику, а ничего не слышал.Скрипнула дверь… Вошел Семка Резаный.— Что, Семка? — спросил Степан. — Не гуляется?Семка промычал что-то.— Мне тоже не гуляется, — сказал Степан. — Даже пить не могу. Город взяли, а радости… нету, не могу нисколь в душе наскрести. Вот как бывает.И опять долго молчал. Потом спросил:— Ты богу веришь, Семка?Семка утвердительно кивнул головой.— А веришь, что мы затеяли доброе дело? Вишь, поп-то шумит… бога топчем. Рази мы бога обижаем? У меня на бога злости нету. Бога топчем… Да пошто же? Как это? Как это мы бога топчем? Ты не думаешь так?Семка покачал головой, что — нет, не думает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121