.. Да где? Ха-ха-ха!.. Ой, не могу!.. Это же... Ха-ха-ха!.. Это же... Ха-ха-ха!..
– Дайте ему сказать.
– Это примитив! Это юмор каменного века! Все глупо, начиная с ребра и кончая вашим стремлением... Ха-ха-ха!.. О-о-о!..– И тут старичок пукнул, так это – по-старчески, негромко дал, и сам очень испугался, весь встрепенулся и съежился. А с молодыми началась истерика. Теперь хохотали они, но как! – взахлеб, легли. Несмеяна опасно качалась на стремянке, хотела слезть, но не могла двинуться от смеха. Иван полез и снял ее. И положил рядом с другими – хохотать. Сам же нашел брюки старика, порылся в кармане... И нашел. Печать. И взял ее.
– Вы пока тут занимайтесь,– сказал он,– а мне пора отправляться.
– Зачем же ты всю-то... печать-то? – жалко спросил Мудрец.– Давай, я тебе справку выдам.
– Я сам теперь буду выдавать справки. Всем подряд.– Иван пошел к двери.– Прощайте.
– Это вероломство, Иван,– сказал Мудрец.– Насилие.
– Ничего подобного.– Иван тоже стал в позу.– Насилие – это когда по зубам бьют.
– Я ведь наложу резолюцию! – заявил Мудрец с угрозой.– Наложу ведь – запляшете!
– Слабо, батя! – крикнули из компании молодых.– Клади!
– Возлюбленный мой! – заломила руки в мольбе Несмеяна.– Наложи! Колыхни атмосферу!
– Решение! – торжественно объявил Мудрец.– Данный юмор данного коллектива дураков объявляется тупым! А также несвоевременным и животным, в связи с чем он лишается права выражать собой качество, именуемое в дальнейшем – смех. Точка. Мой так называемый нежданчик считать недействительным.


***

И грянула вдруг дивная, стремительная музыка... И хор. Хор, похоже, поет и движется – приплясывают.
Песенка чертей.

Аллилуйя – вот,
Три-четыре – вот.
Шуры-муры.
Шуры-муры.
Аллилуйя-а!
Аллилуйя-а!

Мы возьмем с собой в поход
На покладистый народ -
Политуру.
Политуру.
Аллилуйя-а!
Аллилуйя-а!

Наше – вам
С кистенем;
Под забором,
Под плетнем -
Покультурим.
Покультурим.
Аллилуйя-а!
Аллилуйя-а!

Это где же так дивно поют и пляшут? Где так умеют радоваться? Э-э!.. То в монастыре. Черти. Монахов они оттуда всех выгнали, а сами веселятся.
Когда наш Иван пришел к монастырю, была глубокая ночь. над лесом, близко, висела луна. На воротах стоял теперь стражник-черт. Монахи же облепили забор и смотрели, что делается в монастыре. И там-то как раз шел развеселый бесовский ход: черти шли процессией и пели с приплясом. А песня их далеко разносилась вокруг.
Ивану стало жалко монахов. Но когда он подошел ближе, он увидел: монахи стоят и подергивают плечами в такт чертовой музыке. И ногами тихонько пристукивают. Только несколько – в основном пожилые – сидели в горестных позах на земле и покачивали головами... Но вот диковина; хоть и грустно они покачивали, а все же в такт. Да и сам Иван – постоял маленько и не заметил, как стал тоже подергиваться и притопывать ногой, словно зуд его охватил.
Но вот визг и песнопение смолкло в монастыре – видно, устали черти, передых взяли. Монахи отошли от забора... И тут вдруг вылез из канавы стражник-монах и пошел с пьяных глаз на свое былое место.
– Ну-ка, брысь! – сказал он черту.– Ты как здесь?
Черт-стражиик снисходительно улыбался.
– Иди, иди, дядя, иди проспись. Отойди!
– Эт-то што такое?! – изумился монах.– По какому такому праву? Как ты здесь оказался?
– Иди проспись, потом я тебе объясню твое право. Пшел!
Монах полез было на черта, но тот довольно чувствительно ткнул его пикой.
– Пшел, говорят! Нальют глаза-то и лезут... Не положено подходить! Вон инструкция висит: подходить к воротам не ближе десяти метров.
– Ax ты, харя! – заругался монах.– Ах ты, аборт козлиный!.. Ну, ладно, ладно... Дай, я в себя приду, я тебе покажу инструкцию. Я тебя самого повешу заместо инструкции!
– И выражаться не положено,– строго заметил черт.-А то я тебя быстро определю – там будешь выражаться, сколько влезет. Обзываться он будет! Я те пообзываюсь! Иди отсюда, пока я те... Иди отсюда! Бочка пивная. Иди отсюда!
– Агафангел!-позвали монаха.-Отойди... А то наживешь беды. Отойди от греха.
Агафангел, покачиваясь, пошел восвояси. Пошел и загудел:

По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная...

Черт-стражник захихикал ему в спину.
– Агафангел...-сказал он, смеясь.-И назовут же! Уж скорей – "Агавинус". Или просто – "Вермут".
– Што же это, братцы, случилось-то с вами? – спросил Иван, подсаживаясь к монахам.– Выгнали?
– Выгнали,– вздохнул один седобородый.– Да как выгнали! Пиночьями, вот как выгнали! Взашей попросили.
~ Беда, беда,– тихо молвил другой.– Вот уж беда так беда: небывалая. Отродясь такой не видывали.
– Надо терпеть,– откликнулся совсем ветхий старичок и слабо высморкался.– Укрепиться и терпеть.
– Да что же терпеть-то?! – воскликнул Иван.– Что терпеть-то?! Надо же что-то делать!
– Молодой ты,– урезонили его.– Потому и шумишь. Будешь постарше – не будешь шуметь. Што делать? Што тут сделаешь-вишь, сила какая!
– Это нам за грехи наши.
– За грехи, за грехи... Надо терпеть.



– Будем терпеть.
Иван с силой, зло, стукнул кулаком себя по колену.
И сказал горько:
– Где была моя голова дурная?! Где она была, тыква?! Я виноватый, братцы, я виноватый! Я подкузьмил вам. На мне грех.
– Ну, ну, ну,– стали его успокаивать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17