Тревожный передернут рот
Меланхолической гримасой.
И сонм собравшихся затих...
Два слова, два рукопожатья -
И гость к ребенку в черном платье
Идет, минуя остальных...
Он смотрит долго и любовно,
И крепко руку жмет не раз,
И молвит: "Поздравляю вас
С побегом, Соня... Софья Львовна!
Опять - на смертную борьбу!"
И вдруг - без видимой причины -
На этом странно-белом лбу
Легли глубоко две морщины...
Заря погасла. И мужчины
Вливают в чашу ром с вином,
И пламя синим огоньком
Под полной чашей побежало.
Над ней кладут крестом кинжалы.
Вот пламя ширится - и вдруг,
Взбежав над жженкой, задрожало
В глазах столпившихся вокруг...
Огонь, борясь с толпою мраков,
Лилово-синий свет бросал,
Старинной песни гайдамаков
Напев согласный зазвучал,
Как будто - свадьба, новоселье,
Как будто - всех не ждет гроза, -
Такое детское веселье
Зажгло суровые глаза...
Прошло одно - идет другое,
Проходит пестрый ряд картин.
Не замедляй, художник: вдвое
Заплатишь ты за миг один
Чувствительного промедленья,
И, если в этот миг тебя
Грозит покинуть вдохновенье, -
Пеняй на самого себя!
Тебе единым на потребу
Да будет - пристальность твоя.
В те дни под петербургским небом
Живет дворянская семья.
Дворяне - все родня друг другу,
И приучили их века
Глядеть в лицо другому кругу
Всегда немного свысока.
Но власть тихонько ускользала
Из их изящных белых рук,
И записались в либералы
Честнейшие из царских слуг,
А всё в брезгливости природной
Меж волей царской и народной
Они испытывали боль
Нередко от обеих воль.
Всё это может показаться
Смешным и устарелым нам,
Но, право, может только хам
Над русской жизнью издеваться.
Она всегда - меж двух огней.
Не всякий может стать героем,
И люди лучшие - не скроем -
Бессильны часто перед ней,
Так неожиданно сурова
И вечных перемен полна;
Как вешняя река, она
Внезапно тронуться готова,
На льдины льдины громоздить
И на пути своем крушить
Виновных, как и невиновных,
И нечиновных, как чиновных...
Так было и с моей семьей:
В ней старина еще дышала
И жить по-новому мешала,
Вознаграждая тишиной
И благородством запоздалым
(Не так в нем вовсе толку мало,
Как думать принято теперь,
Когда в любом семействе дверь
Открыта настежь зимней вьюге,
И ни малейшего труда
Не стоит изменить супруге,
Как муж, лишившийся стыда).
И нигилизм здесь был беззлобен,
И дух естественных наук
(Властей ввергающий в испуг)
Здесь был религии подобен.
"Семейство - вздор, семейство - блажь", -
Любили здесь примолвить гневно,
А в глубине души - всё та ж
"Княгиня Марья Алексевна"...
Живая память старины
Должна была дружить с неверьем -
И были все часы полны
Каким-то новым "двоеверьем",
И заколдован был сей круг:
Свои словечки и привычки,
Над всем чужим - всегда кавычки,
И даже иногда - испуг;
А жизнь меж тем кругом менялась,
И зашаталось всё кругом,
И ветром новое врывалось
В гостеприимный старый дом:
То нигилист в косоворотке
Придет и нагло спросит водки,
Чтоб возмутить семьи покой
(В том видя долг гражданский свой),
А то - и гость весьма чиновный
Вбежит совсем не хладнокровно
С "Народной Волею" в руках -
Советоваться впопыхах,
Что' неурядиц всех причиной?
Что' предпринять пред "годовщиной"?
Как урезонить молодежь,
Опять поднявшую галдеж? -
Всем ведомо, что в доме этом
И обласкают, и поймут,
И благородным мягким светом
Всё осветят и обольют...
Жизнь старших близится к закату.
(Что ж, как полудня ни жалей,
Не остановишь ты с полей
Ползущий дым голубоватый).
Глава семьи - сороковых
Годов соратник; он поныне,
В числе людей передовых,
Хранит гражданские святыни,
Он с николаевских времен
Стоит на страже просвещенья,
Но в буднях нового движенья
Немного заплутался он...
Тургеневская безмятежность
Ему сродни; еще вполне
Он понимает толк в вине,
В еде ценить умеет нежность;
Язык французский и Париж
Ему своих, пожалуй, ближе
(Как всей Европе: поглядишь -
И немец грезит о Париже),
И - ярый западник во всем -
В душе он - старый барин русский,
И убеждений склад французский
Со многим не мирится в нем;
Он на обедах у Бореля
Брюжжит не плоше Щедрина:
То - недоварены форели,
А то - уха им не жирна.
Таков закон судьбы железной:
Нежданный, как цветок над бездной,
Очаг семейный и уют...
В семье нечопорно растут
Три дочки: старшая томится
И над кипсэком мужа ждет,
Второй - всегда не лень учиться,
Меньшая - скачет и поет,
Велит ей нрав живой и страстный
Дразнить в гимназии подруг
И косоплеткой ярко-красной
Вводить начальницу в испуг...
Вот подросли: их в гости водят,
В карете возят их на бал;
Уж кто-то возле окон ходит,
Меньшой записку подослал
Какой-то юнкер шаловливый -
И первых слез так сладок пыл,
А старшей - чинной и стыдливой -
Внезапно руку предложил
Вихрастый идеальный малый;
Ее готовят под венец...
"Смотри, он дочку любит мало, -
Ворчит и хмурится отец, -
Смотри, не нашего он круга..."
И втайне с ним согласна мать,
Но ревность к дочке друг от друга
Они стараются скрывать...
Торопит мать наряд венчальный,
Приданое поспешно шьют,
И на обряд (обряд печальный)
Знакомых и родных зовут...
Жених - противник всех обрядов
(Когда "страдает так народ").
Невеста - точно тех же взглядов:
Она - с ним об руку пойдет,
Чтоб вместе бросить луч прекрасный,
"Луч света в царство темноты"
(И лишь венчаться не согласна
Без флер д'оранжа и фаты).
Вот - с мыслью о гражданском браке,
С челом мрачнее сентября,
Нечесаный, в нескладном фраке
Он предстоит у алтаря,
Вступая в брак "принципиально", -
Сей новоявленный жених.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11