— Говард, да он же голый как пингвин!Говард навел на меня свою «Минолту» и щелкнул затвором.Только потом уже выяснилось, что старина Говард сам вышел из моря именно в этом самом месте ровно четверть века назад, в июне 1944 года. Он тогда служил в частях американской армии, участвовавших в высадке в Нормандии, и финишем моего заплыва через Ла-Манш оказался знаменитый плацдарм Омаха-Бич. Еще Говард сказал, что хочет познакомить меня со своей женой и показать ей то историческое место и что ему наплевать на недавнее высказывание президента про опасное снижение золотого запаса страны. Жена Говарда, отводя от меня глаза, заявила, что я умру от переохлаждения — вероятность такого исхода уже пришла мне в голову.Я весь посинел, а мои зубы выбивали чечетку. Хуже того, голова у меня кружилась, и еще немного — я бы упал в обморок. Если бы они начали задавать мне вопросы, я, скорее всего, дал бы им ответы более или менее приближенные к правде, и они, наверное, либо бросились бы от меня как от чумного, либо сдали бы в полицию.Но они ничего не спросили. Только американские туристы способны на такой интеллектуальный подвиг. Они не задали мне ни единого вопроса вовсе не потому, что страдали переизбытком тактичности. Я потом долго думал об этом и пришел к выводу, что им просто было начихать. Говард пустился взахлеб вещать про высадку в Нормандии и про то, как девушки Парижа встречали американских воинов-освободителей. А жена Говарда — не помню, как ее звали, — без умолку трещала, как они мудро поступили, захватив с собой во Францию несколько рулонов американской туалетной бумаги.Справедливости ради должен сказать, что им на меня не совсем было начихать. Говард нашел у себя в багажнике махровый банный халат, купленный где-то в Европе на большой распродаже, и я обтерся им насухо, решив, что это такая простыня, а потом, осознав свою ошибку, напялил на себя. Теперь жена Говарад смогла поднять на меня глаза. До того я был, конечно, чуть более наг, чем пингвин, потому что чресла мои опоясывал тайник с долларами, но ремень, будучи единственной деталью моего одеяния лишь подчеркивал выдающиеся подробности моего тела.Они напоили меня кофе. У них в багажнике нашелся и термос с кипятком, а жена Говарда оказалась настолько мудра, что помимо туалетной бумаги она прихватила с собой еще и банку растворимого «Фолджерса». Они предложили подбросить меня до Парижа, но мой измученный мозг просто отказывался верить, что за долгие часы, проведенные с ними в машине, со мной опять не произойдет что-то из ряда вон выходящее. К тому же я испугался, что это может быть элементарная ловушка и они отвезут меня в Париж, а там сдадут в американское посольство или в парижскую жандармерию. Да глупости все это, возражал я себе. Однако коль скоро мой мозг способен рождать подобные фантазии, решил я, мне и впрямь требуется хорошенько отдохнуть, прежде чем принимать какие-то ответственные решения. Словом, я доехал с ними до Кана и всю дорогу Говард рассуждал о фундаментальном превосходстве боевой и тактической подготовки американского солдата. Жена Говарда все повторяла: «да, дорогой», а когда у Говарда кончился завод, — то есть в фигуральном, а не буквальном смысле, слава богу, — сообщила, что они из Сентралии, штат Иллинойс. На что я ей сказал, что у меня тетка живет в Сентралии, но в штате Вашингтон. Сам не знаю, зачем я это сморозил. Ведь это неправда. А жена Говарда заохала, что эти два города часто путают, и иногда письма их знакомых по ошибке доставляют в штат Вашингтон, а не в Иллинойс. А я вспомнил, что и моя тетушка жалуется на ту же проблему.Мы расстались в пригороде Кана.— Халат оставьте себе, — сказал Говард. — Не разгуливать же вам голым, хоть тут у них во Франции и свободные нравы…— О, Гови! — смущенно хихикнула его жена.— Вот моя карточка, — продолжал великодушный Говард, — там адрес. Когда этот халат вам больше не понадобится, вышлите мне его по почте.Интересно, получил ли он свой халат. Я оставил его в бараке на краю огромного яблоневого сада в пригороде Кана. В этом бараке жили сезонные поденщики и, когда я добрался туда, они все были на сборе урожая. Я стал ходить от одной кровати к другой в поисках какой-нибудь одежонки подходящего размера, пока не нашел вельветовые штаны с ширинкой на пуговицах и плотную фланелевую рубаху. Из-под другой койки я выудил пару белых шерстяных носков и пару коричневых сапожек, подбитых гвоздями. Взамен я оставил работягам этот махровый халат, сунув в карман карточку Говарда — на тот случай, если бы им захотелось вернуть его хозяину.Как же было приятно снова ходить в нижнем белье!В соседнем саду я вытянулся на травке под яблоней и, смежив веки, мысленно попросил человечество не тревожить меня хотя бы некоторое время. День был ясный и солнечный, и постепенно жаркое солнышко вытопило из моего организма последние остатки льдистого холода. Ну вот, я почти реализовал свою давнишнюю детскую мечту переплыть Ла-Манш. Я выжил, лежал на суше и уже почти согрелся. Я был одет, обут, а в двойном ремне лежали девять сотен долларов.Таковы были мои активы. И я не хотел забивать себе голову мыслями о пассивах. Мне просто хотелось поскорее вернуться в Штаты.Еще как!А что я могу сделать, в самом-то деле? Я не мог прямиком полететь в Кабул, как планировалось изначально, потому что там меня поджидала со своими стволами шайка русских головорезов, собирающихся свергнуть законное афганское правительство. Я вообще не мог никуда полететь, потому что у меня не было паспорта. Если меня на улице остановит полицейский, меня депортируют в Англию, а попасть в лапы англичанам — это верная смерть…А как же Федра, спросил я себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56