Давным-давно я дружил с его братом Деннисом. Его потом убили во Вьетнаме. А ты служил, Мэтт?Я отрицательно покачал головой:— Полицейских не брали.— В детстве у меня был туберкулез. Тогда я об этом даже не подозревая, но при просвечивании что-то обнаружили, поэтому и не забрили.Он бросил сигарету в сточную канаву и, кивнув головой в ту сторону, куда она упала, сказал:— Еще одна причина расстаться с этими мерзавчиками. Но, пожалуй, не сегодня, а?— У тебя есть время.— Да. Так вот: Деннис был порядочным парнем. После его смерти я кое-что делал вместе с Микки. Ты слышал что-нибудь об этом?— Разное говорят...— Помнишь историю о сумке для боулинга? И о том, что он в ней держал?— Я так и не понял, правда ли это.— Ну, меня там не было — не знаю. А вот однажды, несколько лет назад, я сам кое-что видел в подвале в двух-трех кварталах отсюда. Его ребята схватили парня. В чем-то он перед ними провинился. Наверное, на кого-то настучал. Его затащили в котельную, бельевой веревкой привязали к столбу и сунули кляп в рот. Микки надел свой длинный, почти до пола, передник мясника. Знаешь, такой снежно-белый; на нем было лишь несколько пятен. Микки схватил бейсбольную биту и принялся лупить ею парня так, что кровь брызнула на стены. В следующий раз, когда я увидел Микки в «Открытом доме», он снова был в своем снежно-белом переднике. Ему нравится выглядеть этаким, только что оторвавшимся от дела мясником, который заскочил на секундочку промочить горло. «Видишь? — сказал мне тогда он, показывая свежее пятно. — Знаешь, что это такое? Кровь стукача».Мы подошли к перекрестку на квартал южнее грогановского «Открытого дома» и снова пересекли Десятую авеню. Неожиданно Эдди сказал:— Никогда я не был похож на Аль Капоне, но и на моем счету есть кое-какие дела. Думаю, черт возьми, только один день моей жизни, когда я голосовал за Эба Бима, похож на прожитый честно. Мне тридцать семь, а карточка социального страхования у меня была только раз, в тюрьме «Грин Хэвен». Там мне дали работу в прачечной. Тридцать пять центов за час! Какая-то смешная ставка. Да еще отчисляли налоги и взносы на социальное страхование. Поэтому-то и завели карточку социального страхования. Раньше у меня ее не было, но и потом я никогда ею не пользовался.— Но теперь-то ты работаешь, не так ли?Он кивнул:— Мелкая, легкая работенка. Подметаю в двух забегаловках. У Джона Келли и у Пита в «Олламерикэнз». Ты знаешь «Олламерикэнз»?— Вот уж где пролито море крови! Заскакивал туда выпить рюмочку, но никогда не задерживался.— Значит, забегал просто передохнуть? Мне нравилось когда-то заходить в бар, быстренько выпивать стопку и снова выходить на белый свет, чтобы окунуться в его проблемы. А сейчас я захожу в эти кабаки только по ночам или ранним утром, подметаю, выношу мусор, расставляю стулья вокруг столов. Есть еще одна фирма в Виллидже. Там тоже подбрасывают мне работу на день-два. Само собой, без бумажной возни. Чтобы получить работу, там не нужна карточка социального страхования. Устраиваюсь так.— Понятно.— Квартира мне обходится дешево, ем я мало. И раньше ел плохо. На что же мне тратить денежки? На ночные кабаки? На модное барахло? Или на горючее для яхты?— Похоже, дела у тебя действительно обстоят неплохо.Остановившись, он повернулся ко мне.— Да, Мэтт. Но ты же понимаешь, что все это — про сто треп.Он остановился, еще глубже засунул руки в карманы и уставился на мостовую.— Кое-что меня действительно тревожит: за мной есть дела, о которых мне совсем не хочется с кем бы то ни было откровенничать. Одно — признаваться в них самому себе. Так ведь я и так все о них знаю, верно? Надо лишь посмотреть правде в глаза. Ну, и выложить все перед Богом, парень, это особый случай. Если Бога нет, тогда все равно, без разницы. А если Бог есть, то Он уже знает об этом. Так что напомнить Ему о себе опять-таки будет несложно. Но откровенничать перед другим человеком? Не знаю, Мэтт. За иные делишки меня и упрятать могут, а кое в чем замешан не я один. Просто не представляю, как ко всему этому подступиться.— Масса людей проходит эту ступень со священником.— Исповедуются?— Думаю, тут есть небольшая разница. Ты ведь не ждешь формального отпущения грехов, а лишь хочешь снять тяжесть с души. От тебя не требуется быть католиком или ходить в церковь. Ты даже можешь подыскать себе священника среди членов общества, который понимает смысл программы. Выслушав тебя, он будет обязан молчать. И тебе не придется тревожиться, что он кому-то что-то передаст.— Не могу вспомнить, когда последний раз был в церкви. Подожди-ка, что это я сказал? Господи, да я же находился в церкви всего час назад! В течение многих месяцев заглядывал раз-два в церковные погреба. А когда же я ходил на обедню? За прошлые годы побывал на паре свадеб, но не причащался. Я уверен: прошло не меньше двадцати лет с того дня, как я исповедовался.— Священник совсем не обязателен. А если тебя волнует сохранение тайны...— А как бы ты поступил? Ты обратился бы к священнику?— Я исповедовался перед человеком из нашего общества. Ты с ним знаком. Это Джимми Фабер.— Не думаю, что встречался с ним.— Да ты его наверняка знаешь. Он постоянно бывает в соборе. Приходил и сегодня вечером. Он на несколько лет старше меня. У него почти совсем седые волосы, обычно Джимми одет в потертую армейскую тужурку.— Он заходил в «Пламя»?— Не сегодня.— Кто он такой? Детектив, полицейский или кто-то еще?— Нет, он печатник. У него своя типография на Одиннадцатой авеню.— А, так это Джимми-Печатник! — сказал он. — Не пьет уже давно.— Девятый год.— Да, срок немалый!— Он тебе как-нибудь расскажет, что в один прекрасный день взял и бросил пить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71