И женщина в зеркале повторила то же.
Татьяна тогда еще не работала. Фаина Ивановна по этому поводу поджимала губы. Как это не работать в наше время? Не в деньгах дело, в принципе… Ее муж - кандидат наук, заведует отделом, у него оклад приличный, но она имеет свою ставку в школе и чувствует себя полноценным человеком. Николай же - ответ-организатор в комсомоле, самая хлопотная должность - все время в командировках, что ж это за жизнь у Татьяны при горшке и манной каше? Фаина Ивановна часами воспитывала Татьяну по телефону. Однажды Татьяна не выдержала и неожиданно для самой себя рванула из аппарата гофрированный шнур. Испытала счастье от тишины и так и жила спокойно и умиротворенно без телефона. Вернулся из командировки Николай, взял оторванную трубку, громко засопел и положил обратно, потому как присоединить ее не умел. Вызвать же мастера посчитал для себя стыдным. Так и жили по старинке, пока не понадобился телефон соседу по площадке, который потом умер, он и присобачил трубку. Но Фаина больше не звонила.
Жизнь же Татьяны была в это время очень медленной, почти стоячей. Она одевала Лору, давала ей ведро и совок и шла с ней на ВДНХ. Садилась на лавочку и смотрела на людей. Зачем, думала она, этой узбечке полная авоська мыла «Медок»? Представляла карту СССР с розовым сапожком Узбекистана. Мысленно забиралась на пик Ленина и пыталась издалека, из-под козырька ладони углядеть Аральское море. Воображаемое море обязательно материализовалось здесь, на аллеях выставки, в какого-нибудь реального моряка, который в распертой авоське нес пять коробок с коньяком «Кизляр». «Кизляр так Кизляр, - лениво мечтала она. - Это почти дома».
Если с пика Ленина шагнуть в Аральское море, то еще один шажок и - Каспийское. Встряхнись на каком-нибудь Тюленьем островке и прямо в холодную дельту Терека. Северные ветры приносят туда вечерами запах полыни станицы Раздольской. Что там сейчас делает мама? Стучит на машинке… Ситцевое платье - пять рублей. Штапельное - восемь. Крепдешиновое - десять. А вот идет иностранка черт-те в чем… В мешке. Два шва - слева и справа. За такой фасон мама ничего не взяла бы. Что кому подрубить или там обузить - за это мама не берет. Не мелочится.
Иностранцы, как ненормальные, всегда сюсюкают над Лоркой. Хорошенькая девочка, хорошенькая девочка, а главное - смелая. Шныряет в разношерстной толпе как у себя дома. Не боится людей. Татьяна удивляется этому и втайне этим гордится. Она ведь сама толпы боится. Она, деревенщина, и метро не любит. В метро она не может сообразить, где находится, в какой части карты… Купила специальную схему, пальцем провела по линиям, но подземная карта под живой рукой не ожила…
Дочку растила до одури сонная, заторможенная, не присутствующая в жизни женщина.
Приезжал из командировок Николай, привозил сувениры. Она нюхала их, гладила, даже лизала и продолжала играть в эту сумасшедшую тихую игру с картой. Например, думала, как лучше всего в три взмаха крыльев перелететь от янтарной брошки из Прибалтики к оренбургскому платку? Варила борщ, а была далеко, далеко… Летала за помидорами в Молдавию… Оранжевый такой обломок зуба на самом краю карты…
Потом приехала в Москву Наталья, жена Вали Кравчука. Валю она сто лет знала. Бедовый был, бедовым остался. Весь как нерв. А Наталью она по их школе не помнила, как обычно не помнят старшие ученики младших. В отличие от Татьяны, Наталья в институт поступила, в педагогический, на русский язык и литературу, год там проучилась, родила, перешла на заочный. Она, конечно, приехала в Москву со всеми документами, хотела оформиться в институте… Именно с приездом Натальи Татьяна вроде ожила. Наталья первая задала ей разные вопросы, которые никто ей никогда не задавал. Она спросила, любит ли Татьяна мужа? Спросила, что будет с ними дальше, потом? Татьяна была старшей, старший обязан отвечать.
И она обстоятельно, все продумав, отвечала. Что про любовь говорить, если второго уже носит? Наталья засмеялась. Если не будет войны, то все будет с ними хорошо. Жизнь ведь постоянно улучшается. Татьяна понимала, что ответы ее глупые, но других она тогда не знала. А Наталья металась. У нее ничего не вышло в Москве с институтом. Группа, в которую она попала, с отвращением ее отторгла. За то, что та примитивно любила Есенина и музыку Пахмутовой, душилась «Красной Москвой» и произносила фрикативное «г». Это на русском-то факультете!
– Наплявать! - сказала Наталья, уходя из института.
Как она металась! А у Татьяны был маленький, дел по горло…
Послушает по телефону Натальины крики, сразу не сообразит, что сказать, а все потом думает, думает…
– Тань, скажи, Тань! Я ночь не спала… Валька в командировке, луна в окно жарит, я аж взмокла… В конце концов, мы же бабы? Бабы! Наше дело хозяйское? Хозяйское! Мне Валька говорит: «Я тебя люблю не за образование, а за его отсутствие». Тань!
И тут вот умер сосед и пришлось сидеть в чужой квартире целую ночь, смотреть на мятущуюся в горе женщину.
Как говорится, все в масть. Все Натальины вопросы вылезли, и ее, Татьянины, глупые ответы тоже. «Что-то не так, - застучало в висках. - Что-то не так».
Поехала к Наталье - уговаривать ее вернуться в институт. Почему-то именно это показалось важным.
Первое, что Наталья предложила, - выпить.
– Давай, - сказала, - за то, что мы подруги и что вместе… И пусть оно, это образование, сгорит!
То, что вся питейная процедура шла у Натальи споро, ловко, все у нее было под рукой, все мигом возникло, потом только Татьяной осозналось.
Выпили по рюмочке кагора, Татьяна тут же стала его запивать водой и все не могла запить, пила и пила, а Наталья над ней смеялась и была в этот момент такая хорошенькая, такая живая, что Татьяна ей сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52