Председатель, которому оставалось несколько месяцев до пенсии, походил на микельанджеловского Моисея, что приводило в волнение подсудимых и нагоняло страх на адвокатов, если к тому же учесть, что у него был голос необыкновенной силы, который наполнял зал суда, словно звуки цимбал. Робер Ампо, завершая свою карьеру, мог многое рассказать о людских бедах, с которыми ему пришлось столкнуться и которые привели его к простой философии, где желание понять порой брало верх над желанием покарать.— Ну так что у вас стряслось, Бесси?— Расследование обстоятельств убийства мадам Арсизак.— Появилось что-то новое?— И да и нет… Да — что касается жертвы, и нет — в отношении убийцы.— Вы меня заинтриговали.Следователь, стараясь ничего не упустить, пересказал то, что услышал от Гремилли. Председатель внимательно слушал и, как только Бесси закончил, заметил:— У меня такое впечатление, что этот полицейский свое дело знает.— Я этого пока не заметил.— А что вы еще хотите! Он всего за несколько часов умудрился распознать ложь, жертвами или пособниками которой мы все являемся в течение многих лет. Говоря это, я не понимаю, почему вас так тревожит, что мадам Арсизак была не столь безупречна, как вам это казалось?— Как мне казалось? Должен ли я понимать, что вы думали иначе?— Я всегда опасался тех, кого чрезмерно нахваливают или кто выставляет напоказ свои добродетели.— А я тем не менее испытываю ужасное разочарование.— Вы заблуждаетесь, мой дорогой, женщины далеко не такие, какими мы хотим их видеть. Мы выдумываем их, подгоняя под воображаемый нами образ, а затем упрекаем их в том, что они не соответствуют нашим мечтам. Но я все-таки не понимаю, если не брать в расчет наше болезненное самолюбие, что вас, собственно, заботит?— Если мадам Арсизак была такой… в общем, если верить комиссару Гремилли, то ее могли страстно ненавидеть те, о существовании которых мы и не подозреваем, и следствие заходит практически в тупик.— Бесси, почему бы вам просто не сказать, что Жан Арсизак был для вас очень удобным обвиняемым и что разоблачения вашего полицейского ставят под большое сомнение его виновность? Послушайте, Бесси, давайте будем откровенны! Вас мучает не то, что красавица Элен была не настолько восхитительна, как вы были уверены, а то, что вы рискуете упустить прокурора.— Мсье председатель! Не хотите ли вы этим сказать, что я преследую прокурора из-за личной к нему неприязни?— Успокойтесь, Бесси. Вы прекрасно знаете, что я никогда не сомневался в вашей порядочности, иначе бы вы не числились среди моих друзей. Однако желание побыстрее закрыть дело отрицательно сказывается на вашей объективности. Лично я, не в обиду вам будет сказано, очень рад тому, что от вас сейчас услышал. Я бы вообще придал все гласности, чтобы снять эту ужасную атмосферу недоверия, в которой находится сейчас прокурор. Я в высшей степени уважительно отношусь к Жану Арсизаку, и мне бы не хотелось, чтобы эти несправедливые и оскорбительные подозрения могли повлиять на его карьеру. Пока нет доказательств обратного, прокурор всего лишь тот, у кого убили жену. Он имеет право рассчитывать на наши с вами симпатии.— Да плевать он хотел на свою жену! Вам, я думаю, известны его отношения с мадемуазель Танс?— Бесси, вы меня удивляете! Я никогда не думал, что вы можете прислушиваться к различным сплетням.— Но это далеко не сплетни! Арсизак сам…Однако председатель резко оборвал его:— Ну и что с того? Если во всех, кто изменяет женам, видеть убийц, то количество судов присяжных придется увеличить в тысячу раз и заставить их работать с первого января по тридцать первое декабря! Я старше вас, Бесси, поэтому позволяю себе дать вам совет: старайтесь всегда понять, прежде чем вынести приговор.
Ветеринар Тиллу, которому на вид можно было дать лет пятьдесят, был высок, худощав, с густой черной растительностью на руках, но, главное, крайне неприветлив. Впрочем, любезной нельзя было назвать и его жену, крошечную женщину с туго стянутыми на затылке волосами, одетую словно квакерша. Они встретили Гремилли с нескрываемой подозрительностью.— Не думаю, что я могла вас видеть среди знакомых моего мужа, мсье.— Он меня не знает, мадам.— В таком случае, сожалею, но он не меняет свою клиентуру.— Я пришел не в качестве клиента.— Тогда в каком качестве?— Полицейского.Комиссар поднес свое удостоверение почти под нос мадам Тиллу, которая отшатнулась будто от удара.— Я не понимаю… что вы хотите?— Поговорить с мсье Тиллу.— По какому поводу?— Я ему сам все скажу, с вашего позволения.— Но я… я не знаю, дома ли он.— Я убежден, что дома, мадам… А что вас так напугало?— Меня? Но… мне нечего бояться. С чего вы взяли?— В таком случае, мадам, будьте любезны, сообщите обо мне мсье Тиллу, мы и так уже с вами много времени потеряли.Супруга ветеринара в последний раз изобразила на своем лице негодование, после чего, смирившись, развернулась на каблуках и исчезла в глубине прихожей, оставив Гремилли дожидаться стоя. Спустя несколько секунд она вернулась и сухо сказала полицейскому:— Следуйте за мной, прошу вас.Она проводила комиссара в кабинет Тиллу, который пребывал, казалось, в крайне дурном расположении духа. Увидев Гремилли, он обрушил на него жалобно-протестующую тираду:— Что полиции от меня надо? У меня не может быть с ней никаких дел! Еще один государственный переворот, а? Мои противники приходятся ныне ко двору, поэтому, пользуясь своим влиянием, пытаются заставить меня отказаться от моего апостольства. Но я заранее заявляю вам и тем, кто вас послал: меня никто не остановит! Прогрессивные силы избрали меня для того, чтобы я возглавил их движение к светлому будущему, и я не обману доверия моих друзей и не оставлю их!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46