Среди сотрудников Хомисайда оказался новобранец – мальчишка, только-только принятый в группу захвата, – и его неудержимо затошнило при виде забрызганных кровью стен крохотной кухоньки и нелепо втиснутого туда трупа. Потом ему совсем стало дурно – и его пришлось выводить из квартиры под руки – буквально за считанные секунды до того, как оттуда вывели Ричарда Беккера, актера.
Судебный процесс превратился в одно сплошное расстройство для всех, кто когда-либо видел Ричарда Беккера на сцене. Присяжным даже не пришлось удаляться из зала на совещание, чтобы вынести очевидный вердикт: сумасшествие.
Да, действительно. Кто мог сказать, кем был тот безумец, которого защите пришлось силой доставить к свидетельскому месту. Но вне всякого сомнения, он уже не был Ричардом Беккером, актером.
Для доктора Тедроу пациент в надзорной палате под номером шестнадцать был предметом постоянного внимания. Добрый доктор никак не мог отделаться от воспоминания о том, как одним превосходным вечером три года назад он сидел в партере театра Генри Миллера и восхищенно наблюдал за ловким и находчивым Ричардом Беккером, игравшим роль уморительного Пьяницы в гвозде того сезона – комедии «Вовсе не жулик».
Доктор Тедроу никак не мог выкинуть из головы весь облик и жесты актера, который, казалось, настолько погрузился в Систему, что на время трех актов на самом деле стал разбитным, вечно что-то бормочущим вороватым алкашом – любителем гранатов и (как Беккер торжественно изрек со сцены) «флибустьерства в узких проливах!». Отделаться от мыслей об этом загадочном и многогранном существе, что проживало множество жизней в надежно обитой войлоком палате номер шестнадцать? Нет, немыслимо!
Поначалу находились бойкие репортеры, что раз за разом являлись взять у «любезного доктора» интервью связанные, естественно, со случаем Беккера. Последнему из них (поскольку в дальнейшем доктор Тедроу ввел ограничения на сей вид гласности) он сообщил:
– Для человека, подобного Ричарду Беккеру, огромное значение имеет окружающее его общество. Он в высшей степени дитя своей эпохи. Собственно говоря, у него вообще нет индивидуальности. Все, что у него есть, – это поразительная способность отражать какие-то детали окружающего мира. Ричард Беккер – актер в истинном смысле слова. Общество наделяет его личностью – дает ему взгляды, образ мыслей и даже внешность для существования. Лишите его всего этого, поместите в обитую войлоком палату – что нам, собственно, и пришлось сделать, – и он начнет терять всякий контакт с действительностью.
– Насколько я понимаю, – осторожно ввернул репортер, – Беккер теперь переживает одну за другой все свои роли. Так ли это, доктор Тедроу?
Доктор Чарльз Тедроу был, помимо всего прочего, наделен состраданием к своим пациентам – качеством, не столь часто свойственным психиатрам. Искренний гнев его, прорвавшийся сквозь заповеди о соблюдении врачебной тайны, был просто очевиден:
– Сейчас Ричард Беккер переживает то, что в терминах психиатрии можно было бы назвать «экзогенной галлюцинаторной регрессией». В поисках хоть какой-то реальности – там, в палате номер шестнадцать, – он упорно концентрируется на системе присвоения сыгранных им на сцене персонажей. Насколько я могу судить по отчетам о постановках с его участием, он движется от самых последних к более ранним – и так все дальше и дальше к началу.
Назойливый репортер задавал еще какие-то вопросы, высказывал все более поверхностные и фантасмагорические предположения, пока доктор Тедроу в весьма резких тонах не завершил затянувшуюся беседу.
Но теперь, сидя в своем тихом кабинете напротив Ричарда Беккера, доктор понимал, что ни одна самая буйная фантазия прилипчивого репортера не шла ни в какое сравнение с тем, что в действительности проделывал с собой Беккер.
– Слышь, док, – обратился к нему болтливый, расфуфыренный коммивояжер, которого представлял теперь Ричард Беккер, – ну, чего там новенького?
– Да в общем-то ничего особенного, Тед, – ответил Тедроу. Таким Беккер был уже два месяца. Актер целиком погрузился в роль Теда Рогета, громогласного волокиты из пьесы Чаевского «Странник». До этого он шесть месяцев изображал Марко Поло, а еще раньше – нервозного и недотепистого плода кровосмесительной связи из «Бокала тоски».
– Эх, а я тут как раз припомнил одну прошмандовочку из… блин, где же это было? Ах да! В добром старом Кей-Си! Вот где это было! Эх, блин, вот была конфетка! Ты сам-то бывал в Кей-Си, а, док? Я там, помнится, приторговывал нейлоновыми колготками. А этих шмар только нейлоном помани! Ей-ей! Чего я тебе расскажу, док…
Доктору с трудом верилось, что сидящий по ту сторону стола человек – всего-навсего актер. Он и выглядел, и говорил в точности как тот, кого он играл. Это и вправду был Тед Рогет. Доктор Тедроу то и дело ловил себя на том, что совершенно серьезно подумывает выписать этого полного незнакомца, невесть как забредшего в палату Ричарда Беккера.
Доктор сидел и выслушивал рассказ про «девчонку BO-OT с такими вот агрегатами», которую Тед Рогет подцепил в Канзас-Сити и соблазнил нейлоновыми колготками. Доктор сидел, слушал все это и думал о том, что, какая бы еще «правда» ни выяснилась о Ричарде Беккере, этом загадочном существе со множеством жизней и лиц, сейчас актер был не более вменяем, чем в тот день, когда зверски прикончил ту девушку. Все восемнадцать месяцев пребывания в больнице Беккер двигался все дальше и дальше назад по своей актерской карьере, заново проигрывая все роли, – но ни на миг не приходил хоть в какое-то соприкосновение с действительностью.
1 2 3 4 5