Уж так кричал, так кричал!.. Не слышали? Жаль... Вы
что предпочитаете -- пирамидку или карамболь?
Как патриот русского бильярда я предпочел американку. Разбил Рихард Иоганнович
из рук вон плохо, совершенно по-дилетантски, в лоб. Всякое видывал я на своем
игроцком веку, но чтобы с первого же удара и пять подставок сразу!.. Кий мне
достался, правда, не ахти себе -- кривенький, да еще без нашлепки, ну да мы,
Тюхины, и не такими палками на Шпалерной игрывали! И только это я, аккуратнейше
намелившись, выцелил верняка, как дверь в бильярдную отворилась и на пороге
возникла пухлявенькая с капризными, сердечком, губками брюнеточка в белом
переднике, в кружевном чепце, с подносом в руках. Глаза у нее были заплаканные,
припухшие, с поехавшей тушью. Сделав книксен, она сказала:
-- Не желаете ли откушать нашего фирменного компотика с бромбахером?
Ричард... тьфу ты, черт!.. Рихард Иоганнович, не церемонясь, снял с подноса
налитую всклень одинокую рюмку и, подмигнув мне, выпил залпом. Но вовсе не
обида, не то, что мне по-хамски даже не предложили, заставило меня замереть в
полусогнутом, с задранной левой ногой, состоянии. Этот, с хрипотцой, голос я
узнал сразу же, без всяких там ушных спецаппаратиков с компьютерным
анализатором! Я был готов отдать на отсечение ту самую руку, в которой держал
кий, что это была она, моя случайная ночная гостья, темпераментная Виолетточка!
Сердце мое билось, как рыба об лед: узнает или не узнает? А если узнает, что
делать, точнее, куда бросаться: в обьятия, в ноги, в окно?..
К счастью, любительница скакать по казенным койкам не обратила на меня ни
малейшего внимания. И лишь какой-то проблеск интереса мелькнул в ее малость
косеньких, как у Митковой, глазах, когда этот негодяй с башкой в проплешинах --
следы от погашенных об его темечко окурков -- когда этот ирод рода
человеческого, крякнув и передернувшись, представил меня:
-- А это, лапочка, господин Тюхин -- прыгун с высоты, снайпер-с, отличник...
м-ме... половой и поэтической подготовки!..
Я готов был проткнуть его кием, как шпагой, но каким-то чудом сдержался и,
стиснув зубы, врезал по шару, вложив в удар всю силу своего негодования! О!..
Вы не поверите: и свояк и чужой, перелетев через лузу, с грохотом запрыгали по
паркету!
-- Я же говорил вам: кикс и два шара за борт, -- ухмыльнулся фальшивый немец.
-- Кий, говорите, дрянцо?..
И тут Рихард Иоганнович поменялся со мной киями и, практически не целясь, этак
с треском, пижонскими клапштосами загнал шесть шаров кряду!..
Запахло разгромом, позорной "сухой", каковым образом я, Тюхин, в жизни не
проигрывал, да еще при свидетелях.
-- Ты, Виолетточка, ступай, -- намеливая биток, задумчиво сказал этот
новоявленный Толстоба*. -- И не надо плакать: все образуется.
-- Думаете... думаете, он выздоровеет?
-- Петушком запоет!
Робко улыбнувшись, моя курочка -- именно так она просила называть ее в минуты
нежности -- моя курочка, взмахнув подносом, выпорхнула. Я перевел дух.
-- А что связи, Тюхин, все еще нет? -- спросил Рихард Иоганнович и, взявши кий
за спину, мастерски сыграл абриколем в угол.
Я был потрясен до глубины души. У меня задергалась щека, кольнуло сердце...
-- Вы что-то спросили? -- не сводя глаз с восьмого, последнего шара, как
нарочно подкатившегося прямехонько к центральной лузе, пролепетал я.
-- Мандула, спрашиваю, не прорезался?
Я поднял на него обреченный, ничего не понимающий взор,
-- Ну бейте, чего же вы не бьете, -- сглотнув комок, простонал я. -- А лучше
дуньте -- он уже и ножки туда, в лузу, свесил...
Но Ричард Иванович, абсолютно нежизненный, неправдоподобный, как бы специально
составленный из необъяснимостей и противоречий, мой Рихард Иоганнович и тут не
подкачал.
-- Слушайте, Тюхин, это не вы сочинили: "Сгорел приют убогого чеченца..."
Значит, не вы... м-ме... Жаль! В таком случае посвящаю этот шар светлой памяти
убиенного вами продавца цитрусовых, тоже, замечу, большого любителя русского
бильярда...
Для пущего форса он, падла, взял кий пистолетиком и уже было прицелился, но
вдруг зажмурив свой неподбитый глаз, заорал:
-- Что за черт! Ни-чего не вижу!.. Тюхин, не в службу, а в дружбу -- подайте
мои черные провиденциалистские очки!.. Данке шен!
Он напялил очки на нос, ткнул указательным пальцем в дужку... и здесь... И тут
в глазах у меня, друзья, самым натуральным образом померкло !..
-- Ну, вот, а тут еще, как назло, лампочка... м-ме... перегорела! Я так не
играю, что за игры -- в темноте?! -- заявил мой мучитель. -- Ударчик за мной.
Тюхин...
И Рихард Иоаннович мягко, но властно подхватил меня под локоток и, как тогда, в
подвале, в самом начале моих бесконечных злоключений, повел меня, униженного и
оскорбленного, страдающего, как вам известно, куриной слепотой и проклятой
слабохарактерностью, куда-то прочь, прочь от невиданного позора...
О!.. О, если бы вы знали, если бы вы только представить себе могли! Я
решительным образом ничего не видел. Дважды я задевал рукой, по-слепчески
простертой вперед, какую-то посуду. Один раз рука моя так и вмялась во что-то
теплое, пугающее большое. Темнота взвизгнула, хохотнула. Щеку мою ожгла
дружеская затрещина.
-- Молодцом, Тюхин! -- одобрил Рихард Иоганнович. -- Как всегда, ухватили самую
суть!
Где-то впереди раздалось лошадиное ржание. "Товарищ комбат!" -- екнуло мое
несчастное сердце. Что ж, и на этот раз я не ошибся. Мы куда-то вошли. "Мене,
текел, упарсин!" -- шепнул мой поводырь, и я тотчас же прозрел.
Мы стояли у буфетной стойки столовой комнаты. В двух шагах, за освещенным
свечами столиком маячили взметнувшиеся при виде нас и взявшие руки по швам
товарищи Хапов, Кикимонов, Копец (все подполковники) и товарищ майор Василий
Максимович Лягунов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63