гогочет Лягунов, бренчит ложечка в
стакане, мучительно хочется верить в Идеалы, как тогда, в 63-ем, беззаветно
любить нашу первую в мире социалистическую Родину, быть готовым не задумываясь
отдать свою молодую солдатскую жизнь за ее бузусловное счастье и процветание!..
Никогда больше, Тюхин, у тебя не было столько товарищей сразу. И каких! -- Отец
Долматий, Боб, Кочерга, Митька Пойманов, Вовка Соболев, Дед, Колюня Пушкарев,
он же Артиллерист -- Господи, да разве их всех перечислишь -- целая батарея, да
что там батарея! бригада, Армия, страна!.. Спокойно, спокойно, Витюша, нервишки
нам еще пригодятся. Как это там в аутотренинге: руки-ноги тяжелые, как
парализованные, лоб, как у покойника, холодный!.. Спокойно, еще спокойнее!.. Я
все еще жив... Я почти что молод... Все еще впереди... Впереди...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...И эта беспрестанная, как на корабле, вибрация, мелкая трясца, похмельный
тремор, от которого зудит лоб и снятся потные, противоестественные связи,
какие-то голые Козявкины, Стратоскверны Бенедиктовны...
" Парниковый эффект абсурда "... А это еще откуда? Чье? Камю?.. Попов?..
Иванов-Петров-Сидоров?.. В. Тюхин-Эмский?..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Трижды с песней вокруг плаца прошли мои корешки, отпела труба, погас свет. И
вот уже во тьме трещит под окном сирень, слышится женский нетерпеливый шепот:
-- Ты здесь? Ты не спишь?
О, мыслимо ли заснуть в эту душную, в эту шекспировскую ночь ошибок! От
волнения немеет язык. Сердце, мое бедное пожилое сердце бухает, как солдат по
лестнице!..
-- Так я лезу, или нет?
Господи, ну почему они все лезут и лезут? Чего такого находят они во мне,
окаянном?..
-- О-о!..
Закинув сумочку, она, сопя, подтягивается на руках, жимом, как на турник,
взбирается на подоконник -- смутная, пахнущая незнакомыми перфумами, потом. Она
садится на краешек моей койки, гладит мою руку, осторожно ложится рядом со
мной:
-- Бедненький, весь забинтованный!.. Молчи, молчи, тебе нельзя волноваться...
Тебе хорошо?.. А так?
И она еще спрашивает, она еще спра...
-- Крепче! Еще крепче, котик! Изо всех -- изо всех сил!..
Ну и как же тут отказать, обмануть ожидания?!
-- Ах, я сама! Сама!.. Ах!.. Ух!..
И вот она -- радость, нечаянная радость самого близкого тебе в это мгновение
человека:
-- Ой, ми-илый! Ой, да ты ли это?!
-- Я!.. я!.. я!.. я!..
А потом мы с ней заснули, а едва проснувшись, снова принялись за это
безобразие. И гостья моя, забывшись, ухала, как совушка, вскрикивала, хохотала,
теребила меня за бороду: "Ах ты конспиратор ты этакий!", поила грузинским
коньяком.
-- Ах, ведь я же говорила, говорила: никакая это у тебя не импотенция!
Ми-илый!.. Желанный!..
Допустим. Только зачем же, медам, кровати ломать?..
Она ушла чуть ли не за минуту до подъема, когда вышедший на плац Шутиков уже
успел прокашляться, и громко, извиняюсь, пукнув, облизал зубы, готовый вскинуть
свою безукоснительную трубу. "Сейчас, сейчас запоют они -- фанфары моего
мужеского торжества!" -- подумал я, пошатываясь от усталости, маша рукой во
тьму, в шуршание и хруст кустарника. Но вместо торжественного туша резко вдруг
взвизгнула наотмашь распахнутая дверь за спиной. Я обернулся и вздрогнул: в
проеме весь белый от лубков и ненависти, с трепещущей свечкой в руке, стоял на
костылях Гипсовый гость...
-- Я слышал все! Все-оо!.. -- простонал поврежденный мной товарищ замполит.
-- А как она по койкам скакала, слышали? -- все еще улыбаясь по инерции,
поинтересовался я. -- Вот ведь оторва, а, товарищ старший лейтенант? Не баба, а
прямо -- зверь!
-- Ото-орва?! Зверь?! -- чуть не задохнулся товарищ Бдеев. -- В то время, когда
вся наша часть, во главе... Когда... когда по готовности N 1 вся, как один,
наша Батарея Управления Страной... -- он совсем запутался и, чуть не выронив
свечку, заорал:
-- Мерзавец!.. О нет, нет -- даже не трибунал!.. Этой... Этой ночью вы, рядовой
М., вы... вы обесчестили мою невесту Виолетту!..
Товарищ старший лейтенант Бдеев говорил еще долго и горячо, но лишь два
ключевых слова -- "сатисфакция" и "секунданты" -- лишь два этих страшных слова
запечатлелись в помутившемся моем сознании, запали в душу.
-- Дуэль?! -- не поверил я. -- Вы шутите?..
Он не шутил. Я уронил голову на грудь:
-- К вашим услугам, господин поручик, -- сказал я. -- Выбор оружия за вами...
От рядового М. -- сочинителю В. Тюхину-Эмскому

Письмо первое.
Цитата... хотел написать "дня", но поскольку дня, как такового, так и не
наступило -- цитата ситуации:
" -- Так за что же-с, за что, -- говорю, -- меня в военную службу?
-- А разве военная служба -- это наказание? Военная служба это презерватив."
Н. С. Лесков "Смех и горе"
Здорово,
отщепенец!
Хочешь верь, хочешь не верь, но это вот посланьице я строчу, сидючи в
"коломбине". Ежели у тебя, маразматика, окончательно отшибло память, напоминаю:
так именовалась наша с тобой родимая радиостанция. Я опять, слышишь, Тюхин,
опять приказом командира батареи назначен на боевое дежурство, и снова
как тютя сижу в наушниках, вслушиваясь в шорохи и посвистывания пугающе пустого
эфира, из чего, Тюхин, со всей непреложностью следует, что Небываемое в
очередной раз сбылось: на старости лет я вторично загремел в ряды
доблестных Вооруженных Сил того самого Советского Союза, к роковому развалу
которого и ты, демократ сраный, приложил свои оголтелые усилия.
Как сие случилось (я имею ввиду внезапную свою ремилитаризацию) -- это вопрос
особый, сугубо, в некотором смысле, засекреченный. Одно могу сказать тебе,
сволочь антипартийная: слово, Тюхин, а тем паче твое -- это даже не воробей,
это целая, подчас, Птица Феликс -- химероподобная, несусветная,
всеобсирающая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63