товарищ старший лейтенант, обхватив его
ноги, быстро куснул Витюшу за коленку, кто знает, каким новым скандалом
обернулось бы для Тюхина это чердачное безобразие, но тут, как это бывало почти
всегда в самых безвыходных ситуациях его бурной жизни, -- кто-то Вышний, за
все, вплоть до волоса, упавшего с его шальной головы, ответственный,
ослепительно сверкнул над крышей чем-то не менее впечатляющим, чем, скажем,
таинственно похищенная с их "изделия" боеголовка, промелькнула молния, грянул
неслыханный, красного цвета, гром, такой близкий, что рядовой М., совершенно
машинально, не отдавая ни малейшего отчета своим действиям, перекрестился, а
когда тяжелые, как бумажные роли, раскаты стихли где-то далеко-далеко, чуть ли
не за Польшей, он вместо товарища старшего лейтенанта Бдеева увидел вдруг перед
собой большого пестрого петуха , с красным гребнем, с фасонистым, как у
знаменитого в прошлом московского поэта, тоже, как известно, Петуха по
гороскопу, хвостом и никелированными, звонкими, как Виолетточкин будильник,
шпорами.
Сердце Тюхина екнуло.
-- Эй, как тебя? Цыпа-цыпа! -- предчувствуя непоправимое, прошептал он.
Но тут эта новоявленная пташка с такими же злыми, бессмысленными, как у
товарища замполита, глазками больно клюнула его -- точь-в-точь, как 93-й,
петушиный год -- в доверчиво протянутую руку и, всплескивая крыльями,
кудкудахтая, бросилась, падла, прочь. И не успел Витюша перевести дух, как
снова загремело, только теперь уже не сверху, а снизу, и не одиночным, а
очередью, да и нельзя сказать, чтобы уж очень громко. Рядовой М. подбежал к
слуховому окошку, абсолютно не заботясь о маскировке, высунулся и увидел вдруг
на плацу... а впрочем, ничего такого сверхъестественного он там не увидел.
Просто-напросто ликующая группка гусей на руках несла в столовую Христину
Адамовну Лыбедь, всю растрепанную, помятую, но счастливую! Эх, то ли зрение у
Христины Адамовны оказалось нечеловечески пронзительным, то ли еще что, только
она с высоты своего положения углядела-таки на крыше казармы неосторожного
рядового М.
-- Эй ты, сопля зеленая! -- встрепенувшись, заорала она. -- Ну у тебя и дружок,
ну и подельничек! Я его, ирода, обстирала, отпоила, в постелю к себе положила,
а он что?! Ты, Тюхин, вот что, ты этому нолю без палочки, -- тут несшие ее
салаги восторженно загоготали, -- ты этому недоразумению в шляпе так и передай:
попадется, я его с костями через мясорубку пропущу! Вот так и передай ему,
интеллигенту сраному!
Тюхин запоздало отпрянул, оступился, упал, ударившись об балку головой.
-- Господи, -- простонал он: -- Ты же все можешь! Ну сделай же, сделай так,
чтобы и это прошло !..
И он зажмурился... а когда снова открыл глаза, обнаружил себя в санчасти, на
памятном до истомы, обтянутом дермантином, топчане, прямо под слепящей,
беспощадной, как в фильмах про попавших в руки врага советских разведчиков,
кварцевой лампой. Затылок мучительно ныл, во рту пекло. Тюхин застонал и тотчас
же из тьмы выпали два таких уже родных лица, что ему стало еще хуже.
-- Ти живой?.. Э, ти живой, или неживой? -- озабоченно припадая к его груди,
вопросил санинструктор Бесмилляев. -- Э-э, шайтан, ти биледни такой, бели! Тибе
пирисидури нада!
Молчун Негожий -- за два с лишним года службы Тюхин не услышал от него ни
единого человеческого слова -- сержант Негожий, поднеся ко рту здоровенный,
багровый, как у Афедронова, кулак, одобрительно кашлянул. Халат у него был
чем-то забрызган. Тюхин пригляделся, и в глазах у него опять поехало...
После искусственного дыхания он все-таки очнулся, а когда его заставили выпить
целый чайник марганцовки, он и вовсе пришел в себя.
-- А вы, вы-то почему не ушли? -- с трудом приподнимаясь, спросил он.
Бесмилляев с Негожим, отступив в тень, потупились.
Тюхину стало не по себе, только теперь уже не от полученной на чердаке
очередной травмы черепа. Он вдруг припомнил свое последнее свидание с двумя
этими убийцами в белых халатах, их постоянные многозначительные переглядывания,
недомолвки, покашливания. У Витюши как-то разом перестала болеть голова, зато
заныло, как это всегда бывало при язвенных обострениях, плечо, засосало под
ложечкой. "А вдруг они анализы из госпиталя получили?" -- как тогда, в юности,
тоскливо подумал он. -- "Вдруг у меня все-таки... рак?.."
-- Ну вот что, голубчики, -- взяв себя в руки, сказал он вслух. -- Давайте-ка
выкладывайте все начистоту, а то хуже будет!
И с этими словами рядовой М. вынул из кармана майорскую девятизарядную
пукалку.
Бесмилляев с Негожим раскололись сразу же. Вкратце дикая их история выглядела
так. За день до злополучного митинга, того самого, на котором Рихард Иоганнович
распустил провокационный слух о якобы имевшем место дезертирстве, товарищ
подполковник Копец, вернувшись из спецхранилища, молча упал на пол. Глаза у
него при этом закатились под лоб, а чудовищно опухшее лицо посинело. "Эти
опихиль!" -- квалифицировал взволнованный Бесмилляев.
Увы, увы! -- с начальником нашей медчасти случилось самое ужасное из всего, что
только могло с ним произойти: он сам стал пациентом своего же собственного
лечебного учреждения. Для начала его доблестные подчиненные попытались, как они
выразились, запустить пульс с помощью электрошока, для чего неоднократно
подводили к телу через посредство электрического провода электричество от
электрической розетки. После каждого сеанса товарищ подполковник проявлял явные
признаки жизни: моргал, энергично встряхивался, крякал, впрочем, признаки эти,
к сожалению, с каждым разом проявлялись все слабей, все неотчетливей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63