-- всего
плохо лежащего, но сказанное, господа, -- это уже не по правилам, это уже за
пределами, перебор: дембель тема святая: ерничества не терпящая!..
Отец Долматий, хмуря брови, сдувает пепел с "козьей ножки":
-- Ты, цыганерия, говори, да не заговаривайся!..
-- Совсем, бля, салага обнаглел!
-- Так ведь я что, -- вздыхает Ромка, -- за что купил, за то и продаю...
-- Откуда, блянафиг, дровишки, от Кочумая?
-- И не от Кочумая, -- еще тоскливей вздыхает Ромка, и снова затягивается и
говорит, -- Это не Кочумай, это... это ч е р т мне сказал!.. Вот...
-- Кто-кто?!
-- Че-орт!.. Повторить по буквам?.. -- он вскидывает девичьи свои ресницы, --
Не, кроме шуток! -- для достоверности он даже крестится, скотина. -- Во, гадом
буду, век свободы не видать!.. Да вы че?! Вы че и не знаете, что у нас черта
задержали?
-- Тю! Когда?
-- А когда Тюха с дерева сверзился... Не, вы чо -- правда не знаете?! Да он же
у нас на "губе" сидит! Гадом буду! Сам навроде козла, только голый, как негра,
черный, с бородкой...
-- С рогами, с хвостом, -- это, конечно, Боб.
-- Насчет хвоста не знаю, а то что у него к мозгам проводочек подключен -- это
точно, сам видел!..
-- Ну бля, вааще! Ты, Роман, сукабля, ври...
-- Не любо -- не слушай! -- не на шутку обижается Шпырной. -- Я ж это, я
выводящим был на той неделе. Захожу в камеру с харчем, а он, падла, как вскочит
-- буркалы белые, будто дури нанюхался, руки вот так вот вытянуты, как у Тюхи,
когда он по ночам ходит...
-- Че, че?! Ты чего несешь-то, дефективный?!
-- Руки, говорю, вот так вот вытянуты. "Ви-ижу! -- говорит, третьим глазом, --
говорит, -- вижу предначертанное! Сквозь туман, -- говорит, -- сквозь мглу, --
говорит, -- времен! Не хотите ли, Роман Яковлевич, -- говорит, -- приподнять
занавес, узнать, то есть, про свое светлое будущее. Что вас, Роман Яковлевич,
интересует, вы спрашивайте, я отвечу!..
-- Ну?
-- Что -- ну? Вот я и спросил: а не сможете ли, -- спрашиваю, сказать, когда
наконец "приказ" нам будет?..
-- А он что?
-- Вот он и ответил мне: "приказа", друг мой, -- говорит, теперича и не ждите,
потому как "приказа" теперича, не будет вам никогда!..
-- Тю-у... Это как это -- никогда?
-- Ну откуда ж я знаю, -- вздыхает Ромка, -- это ты у него спроси...
-- А ты чего же не спросил?
-- Почему не спросил? Спросил...
-- Ну?..
-- Гну!.. Я спросил, а он мне и отвечает: "Да какой же, Роман Яковлевич, может
быть "приказ", когда мировой порядок кончился?!"
-- Как наше пиво, -- говорит Боб.
И все, конечно, смеются, только как-то на этот раз не шибко весело, недружно
как-то, елки зеленые.
Я все шарю и шарю по эфиру -- пусто, как шаром покати. Сплошной рев, треск да
вой: улла! улла!.. А тут еще компас. Передо мной на столе лежит компас, и
сколько я на него ни смотрю, стрелочка мечется, как безумная. Я снимаю
наушники. В "коломбине" тихо. Мужики сосредоточенно смолят, стараясь не глядеть
друг на друга. Сегодня с вечера не трясет . Не чешется лоб, не зудят
последние зубы. Тишина какая-то странная, непривычная.
-- Ну, с чертом, похоже, ясно, -- говорю я, -- а солнце-то, почему все же
солнце-то не всходит, господа присяжные?
И они молчат. Все молчат, молчат. А потом Боб гасит окурок о каблук и кладет
мне руку на плечо:
-- Как говорит наш дорогой старшина: значыть так нада, Витюха...
Глава пятая
От рядового М. -- рядовому запаса Мы.

Письмо второе
Мотто:
О, дайте мне хоть разок посентиментальничать! Я так устал быть циником.
В.Набоков "Лолита"
...Вопросы,
вопросы -- их с каждым днем все больше -- и на все, или почти на все, у меня,
сокол ты мой ясный, ответов нету! Что это -- ядерная война?.. космический
катаклизм?.. международная провокация?.. где стартовики?.. куда подевалась
соседняя часть прикрытия?.. где наш начальник связи подполковник Штефан?.. где
все остальное человечество?.. Вопросы, вопросы, вопросы! Вот и твой среди них
-- самый, пожалуй, больной, самый, не побоюсь этого слова, русский :
почему не говорит Москва?..
Только сейчас, когда мрак и туман отрезали нас от мира не хуже гулаговского
забора с вышками, только сейчас, Тюхин, я оценил чего стоят такие, казалось бы,
простые, с детства до дрожи памятные, голосом Левитана, слова: "Внимание!
Говорит Москва! Передаем важное правительственное сообщение..." Или такие вот,
еще проще, человечнее, но все равно, друг мой, с каким-то скрытым, только нам,
советским людям, доступным подтекстом: "Говорит Москва! Передаем сигналы
точного времени..."
Да, да -- ты опять не ошибся, со свойственной всем истинным лемурианцам
прозорливостью угадал -- у меня, действительно, перемены, и какие! Чудесное
возвращение в ряды наших доблестных Вооруженных Сил благотворно повлияло на
меня как на личность. В считанные дни вернулась былая уверенность в себе,
возрос дух, окрепла дисциплина, коренным образом улучшилось политико-моральное
состояние! Снова, как в юности, в тумбочке у меня Карл Маркс, а в сердце
беззаветная сыновняя преданность своему народу, строю, Коммунистической -- и
оставь эти свои кривые ухмылочки! -- партии и ее авангарду -- ленинскому ЦК и
ЦКК. А пропо: в жизни не забуду, как ты, мерзавец, осклабился, когда твой
товарищ и коллега, поэт-пародист и парторг К. Комиссаров, Царствие ему
Небесное! -- негодуя, воскликнул: "Но ведь ты же наш человек ,
Тюхин!.."
Тьфу!.. Дай дух перевести...
Ну, так на чем мы?.. Ах, да -- но это еще не все, не все, друг мой! Однажды
ночью на "коломбине", пялясь в инфернальную тьму за окном, я вдруг с какой-то
вспышечной, ослепительной ясностью осознал, что все случившееся со мной в
пост-армейской жизни -- это вовсе не случайность, не прихоть Рока, не игра
чьей-то не шибко здоровой, а подчас прямо-таки извращенной фантазии, я понял,
Тюхин, что это головоломное мое возвращение в молодость, в милые сердцу наши с
тобой шестидесятые -- это знак , это мягкий, но решительный шлепок руки
Провидения по моему дурацкому затылку, Тюхин!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63