- А скажите, - лейтенант не глядел ей в глаза, - вы с Акишиевым жили?
- Я?
- Да, вы.
- Я-то? Там не жила.
- А так, значит, жили?
- А так... так... жила...
- А почему же там не жили? Он, что же, не хотел этого?
- Нет, что вы! - усмехнулась вдруг. - Он всегда этого хотел. Но, сами
посудите, их в артели было девять человек. Они были там всегда вместе. Все
на виду.
- Но могли же вы... Скажем, уйти куда-то? Или Акишиев мог остаться
нечаянно перед работой.
- Он не позволял расслабляться. Работа ведь общая. Как же он стал бы
баловством заниматься, когда люди бы работали?
- А вы, что же? Не вызывали его на это?
- Я?
- Вы. Вы же по пятам преследовали его, всем твердили, что любите его
за неописуемую его красоту.
- Когда любят, не говорят громко. Мне и того хватало, что рядом был.
- А, говорят, вы демонстрировали всюду вашу взаимную привязанность.
- Не радуйся, найдя, не тужи, потеряв, молвит пословица. Я
радоваться-то боялась, а потеряв, тужу. И тужить буду.
- Вы себе представляете, что вас ожидает, если вина ваша
подтвердится?
- Да уж представляю. Душа-то у меня давно в предчувствии горьком
разрывалась. А пришла беда - отворяй ворота. Хоть и ворот нету теперь...

6
Березовую скамейку Саша Акишиев сотворил (он все ловко сотворял)
весной позапрошлого года, сразу же это было по приезде. Откуда он
приехал-то в этот богом забытый край? Дело житейское - демобилизовавшись,
Сашка рванул на север. Родом сам он был из-под Чернигова, сельский парень.
Дома мать-старуха и две старших сестры (когда Клавка отписала матери о
Сашкиной смерти со всеми подробностями, то получилось нехорошо - мамаша не
выдержала и вскорости померла, может, правда, это и придумки разные,
человек помирает от старости), живут - не разгонишься. Да и колхоз беден
землями - болота, болота. Захудалое хозяйство.
Приехал Саша сюда еще в военном обмундировании, так пришел и
наниматься к директору совхоза. У того на счету рабочей силы - раз, два и
обчелся, не стал спрашивать, как попал сюда - зачислил в лесорубы без
промедления. Как потом оказалось, Сашка сел на пароход - Мошку - и врезал
вниз по течению, по славной реке Сур и ехал, по совету северных летунов,
до тех пор, пока не появилось это вот село на пригорке.
Поселок оказался большим, Сашке повезло и с квартирой - загадочно
улыбнувшись, посоветовал директор обосноваться пока у Клавки-бухгалтерши,
дом у нее большой, наш, совхозовский, муж недавно скончался - "баба она
требовательная, ха-ха-ха", - и помощь будет, "дрова, понимаешь, бичи за
пол-литровку колют, да и с водой - поноси ее, напасись". - "Водопровода и
у нас в селе нету", - хохотнул и Сашка, - идея жить в одном дому с молодой
вдовой женщиной ему, после солдатских двух лет, понравилась, во всяком
случае он на корню ее не зарубил. Ешь, говорят, пока рот свеж, - ощерил
зубы и бригадир Иннокентий Григорьев, позже снятый за злоупотребление
спиртными напитками.
Вместе с Метляевым они и привели нового квартиранта к Клавке. Был
выходной, и она прибиралась по хозяйству, простоволосая, в халатике выше
колен и с приоткрытой грудью. На Сашку взглянула лишь раз, а то зачала
проявлять неудовольствие: и дитям неудобно (Зоя-то, гляди, взрослая уж), и
самой хлопотно с чужим человеком в дому, сами как сели, как встали - один
бог судья, а им, - она кивнула на присмиревшего Сашку, присевшего на
краешек стула, - может, и не завсегда в угоду.
- Ты, Клавка, давай не финти, - сказал Метляев, как оказалось, на
довольно солидном подпитьи, это с виду незаметно. - Бери, что дають! Не то
уведем.
- Сама посуди, Клавка, - вступился за Сашку и Иннокентий Григорьев, -
человек уже при деле, назначили на работу, разболтаться он ишо не успел.
- К директору пришел наниматься в трезвом состоянии, - как аргумент в
Сашкину защиту выдал Метляев.
- Вы все такие на первый взгляд, - не сдавалась Клавка. - А потом и
водка, и карты, и руки в ход...
В комнате, где предстояло жить Сашке, было тихо, уютно; в ней было
два окна, кровать, а на стене - даже произведение искусства, как прочитал
отсюда острым глазом Сашка, "На Геннисарецком озере"; валуны были выписаны
так, что Сашка не выдержал, встал и потрогал их - хотелось на них
присесть.
Оказалось, что рисовал их год тому назад скончавшийся супруг Клавки,
он бы, наверное, дорисовал и вторую картину "Три царевны подземного
царства", но, как сказал Метляев, запил горькую, скрывшись на время в
неизвестном направлении, а уж когда его нашли, оказался он мертвым.
Сашка никогда в отдельной комнате не жил, душа его знала меру. Не
стал он острословничать, остроумничать; да и баба была в соку, цену не
заламывала, лишь чуть играла, потому как Сашка почувствовал: он ей
понравился, во всяком случае больше словами она поражения ему не наносила.
Он и не догадался, как проигрался.
Метляев, тридцатипятилетний человек с усиками, одет, как ему кажется,
сверхмодно: желтые носки под лакированные черные туфли, костюм в клетку,
белая рубаха. На ней, под костюм, еще серый дорогой свитер. Он и вызвался
сходить за бутылкой, когда Клавка сама поставила на теперь уже Сашкин стол
поллитровку спирта, шепнул на ухо, улучив момент, что все теперь дело в
шляпе, теперь Клавке, чуть што, съесть будет погано, а бросить-то - жаль.
- Ты, Метляев, брось, - услыхал Иннокентий Григорьев, - раздоры не
сей, мы в одну дудку теперь должны дудеть. - И стукнул худой мосластой
рукой по мощному Сашкиному плечу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23