Только потому, что пьяный был. А сейчас... Да я бы
тебя!..
- Будет, Леша, много денег. Очень много. Невероятные богатства
откопали мы с тобой. Черт с ними, с рисунками! Ты только выведи.
- Протрезвел я, и скучно мне на тебя теперь глядеть. Научи и меня,
чтобы не скучно было.
- Потише, пожалуйста. Что, чтобы не скучно? Самое главное, чтобы не
было скучно, конечно, это, - похлопал по мешку. - Ты этого не поймешь.
Созерцание! Сидишь и смотришь! Все бегают, всех раздирает непонятное, а ты
сидишь. Потому что... Ты и царь, и бог! Мимо всех, мимо всех!
- А зачем же ты ее мял и орал в лицо?
- Люди мстят друг другу из-за того, что их слишком много. Я мстил ей
за то, что она знает, где рисунки, и не говорит.
- Как ты думаешь, я зря с вами связался?
- Почему же? Мы тебе дадим денег. Много денег.
- А ежели все равно скучно? Мне вот так теперь скучно, так скучно,
что я вспомнил, как ты ее душил и мял. Зачем ты это делал, тварь? Ты
знаешь, что она моя баба была? Ты ведь, падлюка, знал, а бил при мне, и
мял при мне. Что она тебе сделала плохого, что ты ее бил и мял при мне?
"Монах" остановился.
- Пойдем, - Леха ухмылялся. - Шутю я. Бил и бил. Сволочь ты, конечно.
Как же вы, с приветом которые, бабу бить можете?
Болото, по которому они шли, не могло замерзнуть даже в такую пору.
Леха медленно находил путь.
- Дай-ка мешок! - сказал он. - Умаялся, поди!
- Он тяжелый и вправду. - "Монах" учащенно дышал.
- Я пронесу, а потом возьмешь опять сам.
"Монах" протянул ему обеими руками свой саквояж. Леха не спеша
повернулся. Потянул мешок на себя.
- Прости, пожалуйста, я сам! - враз передумал "Монах".
- Да брось! И в карман лезешь. Что в карман-то лезешь? Или я тебя
граблю? Ведь разобраться - это мое. Причем тут ты?
Вдруг резко развернулся и ударил "Монаха". Ударил в узкую впалую
грудь. "Монах" едва не упал. Невероятным усилием своего хилого тела
удержался на ногах.
- Алексей, не становись зверем! - сказал он жалобно. - Мы всего
вдвоем, и я гость на твоей земле. Будь гостеприимным!
- Гостеприимством задавить хочет! Ха-ха-ха!
- Пойми, они тебе не простят. Они не захотят тебя без меня. Старик -
мой отец!
- Тот, самый главный у вас?
- Да.
"Монах" вытащил пистолет, наставил его на Леху.
- Пойми, я стрелять умею! - крикнул он.
- Они меня не простят! - засмеялся Леха. - Спрячь эту дуру! Все равно
загнешься без меня. Не вылезешь. Они же мне спасибо скажут! Вы волки
похлеще других. Эх вы! Я-то бежал - отомщение гнало. Я, я... Эх, вы! Ходит
такой же Козел, как ты, и ему хоть бы хны! А я... Следили! Подкараулили! И
все за долляры! Вы за лишний рупь удавитесь! Я тебя тут утоплю - они мне
благодарность выпишут, - больше же в пае им останется! Куда они меня
снаряжают? На угон самолета? Не так?
- Да, Алексей. Я хитрить не стану. Все они подстроили. У них и в
тюрьме свои люди, покупные. Если ты меня оставишь тут, тебе не сдобровать.
"Монах" так до конца и не осознал, почему упал. Что-то со всех сторон
стало давить его. "Доигрался" - холодно выдохнул он из себя. Но стал
молить и просить своего спутника:
- У меня есть мама. Она очень любит меня!
Леха вдруг увидел лицо Козла. Они не дали расправиться с ним!
- Ты, поди, ее сердце давно съел, такой хороший! - жестко выдавил он.
- В темноте ищи своих!

27
...За сотни лет прожитой жизни никогда не волновался так Волов, как
теперь, подъезжая к этому знакомому месту. Он увидел уставших, измученных
людей, которые все последнее время не знали покоя: не сомкнули глаз ни
днем, ни ночью. Они искали корм для этого большого стада. Ведь кто-то же
должен быть другом у этих олешек!
Старый Хатанзей стоял чуть в сторонке от всех, а Наташа была около
матери Васьки. Олени сгрудились, дрожали. Те, что стояли по краям,
образовали живой заслон для слабых. Малыши были в середке. Крайние
защищали и согревали других.
Собачки виляли дружелюбно хвостами, и Волову показалось, что они
узнают его. И олешки тоже узнали его; большой, постаревший вожак,
потянулся к нему мягкими своими губами и вроде так здоровался с ним. Волов
обнял его.
- Почаюем, - наконец опомнился старик. - Что же мы стоим?
И вся семья пошла в чум.
Он взял стакан и без всякого вкуса отпил.
- Видишь, - сказал старик, - совсем один со своими олешками. Аэродром
поставили, чаще летают ко мне. Но один. Алеша уехал на курсы, Васька...
Ах, Васька! Что Васька... А Иван, твой солдат, учится теперь.
- Я ее люблю, отец, - сказал Волов. - Разве ты, отец, не поймешь
этого?
Старик долго молчал.
- Ты сильный мужик. А Васька - худой, жалкий Васька, бедный Васька.
Это не отец говорит - посторонний человек. Ничего нет у Васьки. Только это
заставляет Ваську жить.
- А мне? Мне как быть?
- Ваня наш живет, он Светку любил, которая замуж за Маслова пошла, -
сказала мать. - Ваня уехал...
Старик перебил:
- Я с тобой, сынок, не спорю. Решите вы сами. Наташа! Наташка!
Она вошла в чум.
- Что, отец?
- Хочет тебя старшина от нас забрать.
Наташа потупила голову.
- Я давно тебе, отец, хотела сказать, что уйду от вас. Только не
сейчас... Саша. - Поглядела твердо. - Когда вернется Алеша, я приеду сама.
Они одни теперь не смогут управиться.
В чуме стало тихо, будто только что кого-то похоронили.
- Ой, ой, Наташа! - заплакала мать. - Как я тебя люблю! Ой, ой! Сон
был тогда мой в руку! Добрый Лолгылын приходил к нам в чум...
Волов вышел на улицу, положил в нарты ружье и патронташ.
- Гляди, кто-то злой в краях наших, - предупредил старик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40