Дом тоже старый, если его перестраивать, по крайней мере
тысяч двадцать одного кирпича надо. Местечкин думал перед дембелем так:
устроиться на кирпичный завод, там, говорят, можно выгнать до трехсот, да
кроме всего каждому из работающих дают в пределах определенной нормы
кирпич бесплатно. На примете у Местечкина девчонка, в Иванково она попала
после Чернобыля. Эта девчонка шустрая и бедовая, как сам Местечкин,
приезжала к нему в часть с матерью Местечкина. Там, видно, и обкатали идею
севера и заработка.
Какой он шустряк Волов с Хатанзеевым убедились вскоре. В Москве
оказался лишний билет до Салехарда, и даже Квасников не мог его выбить, а
Местечкин билет захватил: я, говорит, плацдарм поеду готовить. Все
правильно. Если бы билет предложили Ивану, тот бы отказался: раз вдвоем с
Воловым едет, что же разделяться? Уж следуй уговору. Чтобы впотьмах не
искать бригадира-то. С Воловым уговаривались поначалу ехать в бригаду, к
отцу Ивана. Как отец и писал. Местечкин же ехал в совхоз, куда входила и
бригада. В совхозе работы, как и предполагалось, навалом.
И вот Местечкин сидит в кругу однополчан недавних. Хвастаться не
хвастается, но и не хочет унижать себя. За короткое время, пока они ждали
рейса из-за непогоды, Местечкин оформился снабженцем, приехал сюда с двумя
тэбэсками за картошкой. Он рассказывал, как продумал все. На улице-то
мороз. А для чего оленьи шкуры? Все будет о'кей!
- Ну ладно, парни! Я пойду, а? Встретимся.
И важно пошагал, уже все вроде зная и испытав тут.
Приехавший встречать журналиста директор совхоза потом пришел к ним и
стал расспрашивать о Местечкине: кто он да что он? Местечкин прямым путем
прет на место Харитона Вениаминовича. Директору, как понял Волов, не
понравилось, как Местечкин быстро снюхался с "основным тутошним
контингентом".
- Страшны ведь не бичи пришлые, а свои. От наших хорошему не
научишься. Эти все знают, все, хе-хе, видят. Всем ножку подставят -
перекувыркнешься и не встанешь.
Волов рассказал, как после госпиталя попал в часть, которая стояла
под Ташкентом. Местечкин служил в ней.
- А кто надоумил вас ехать к нам? - Настороженность директора была
понятна: новые все-таки люди.
Иван как раз вышел, Волов ответил:
- Хатанзеев.
- Вы с ним тоже служили?
- Нет. Мы с ним лежали в госпитале после ранения.
- Это понятно. Вас, выходит, он и соблазнил? И вы действительно в
пастухи пойдете?
- Если возьмете.
- Это правильно. Если возьму... У Хатанзеевых, видите ли, в настоящее
время числятся несколько пастухов. Отец Ивана, братья - Алеша и Василий.
Пастухом числится и жена Василия. Василий, прямо скажу, непутевый. Пьет,
дебоширит. Я думал так: приедет Иван - займет его место. А Ваську мы
пошлем лечиться... Как же вас оформлять? Единицы-то нет!
Вот тебе раз!
Когда вернулся Иван, директора уже не было - он хлопотал вокруг, как
он выразился, картошки и московского журналиста Квасникова. Волов передал
Ивану разговор с директором.
- Мне это понятно, - Иван рассудительно нахмурился. - Темнит, товарищ
директор. Я только что разговаривал по рации с отцом... Что тебе
сказать...
Он впервые назвал старшину на "ты".
- Может, мне и не ехать? - Волов в раздумье сморщился.
- Ехать! В обязательном порядке ехать! За нами уж и нарты выехали.
- Ну, а вдруг...
- В обиду тебя не дадим, Саша.

8
Старший брат у Ивана - Алеша. И высок, и строен; необычно синие
глаза; лицо, с волосами густыми, черными донельзя. Васька, средний,
замусолен, грязен, с росточком малым. Васька у Ивана выпросил бутылку.
Торопясь, пьет прямо из горлышка. Хлопает Волова по плечу: "Красивый друг
брата! Бабы любишь, а?" И машет перед носом заскорузлым пальцем:
- Не моги, не моги чужой жена взять!
Жена его Наташа молча глядит на него.

И полетела в лицо пороша. Эта заснеженная, скрепленная на тысячи
верст морозными жгутами, родная Ивану земля. Кто-то всегда должен
радоваться и ей, этой земле; кому-то должно быть теплее на ней, лучше.
Ведь всегда кто-то родился не там, где ты. И, выходит, ты любишь свою
землю, а Иван Хатанзеев больше любит свою.
Долго бегут олени. Уже и дрема окутала со всех сторон.
Снилась страшная война. Крикнул в холодном ужасе. И открыл глаза.
Опять тундра, белая тишина.
Васька, пьяно покачиваясь, оправлялся прямо на нарты.
Алеша, расправляя затекшие плечи, потягиваясь, оттолкнул его:
- Васька, дурак! Совсем стыд потерял.
- Моя тундра. Что хочу - то делаю, - пробормотал Васька, засыпая на
ходу.
Постоял, позевал.
- Эй, друг брата! - погрозил опять пальцем. - Жена у нас замуж пойдет
один разок всего. У русских - это плаття мало купил и пошел к другом! У
ненцев - нет-т! Жену взял и - хозяин. Она, жена... Сиди-посиди! Васька
немножко попьет, песни заведет...
Алеша что-то строго сказал по-ненецки, Васька нехотя пошел и лег на
нарту. Сильная рука у Алешки. Обнял Волова, показал глазами вдаль.
- Недалеко тут Печорское море, - приятно улыбнулся. - А дальше -
океан. Будет день на переломе лета. Съедутся оленеводы. Это у нас праздник
тундровиков...
- Как у нас праздник урожая. - Волов понимал, что надо что-то
говорить, общаться с ними. Алеша ответу обрадовался: гость не обиделся,
выходит, на Ваську.
- Сильные здесь соберутся ребята. И самые красивые девчонки. Ветер
загонит в яр комаров. Будет самый ясный день. Комар нос затупит об олений
рог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40