Он многое в
последнее время передумал. Ему захотелось сказать: мы все вместе виноваты,
что ваш талантливый муж сидит безвинно. Мы все таких талантливых, но
беззащитных, должны защищать! Если мы не можем защитить таких беззащитных,
то тогда мы ничего не стоим со всеми своими высокими словами о законе и
истине...
Но ему не хотелось ее обнадеживать. Собственно, как он мог ее
обнадежить! Чем? Рассказать про Павлюка, Гузия? Но версия его лопнула!
Она встала, принесла чайную чашку, налила крепкой заварки.
- Ой простите! - И тихо улыбнулась. - Затянувшееся чаепитие... Я не
спросила, как вы любите? Крепкий? Или пожиже?
У нее были большие карие глаза, чистые, с голубыми белками.
"Бедная, бедная ты женщина! Почему именно тебе, такой красивой,
выпало подобное жестокое испытание?"
Он невольно погладил ее красивую руку, она ее не отдернула, застыла.
- Я не знаю, - сказала она тихо, - всякое действительно бывает при
пересуде. И по-прежнему боюсь... Я по-прежнему очень боюсь.
- Боярский приходил вас уговаривать? Чтобы вы подняли вновь дело?
- Да. Но он очень горячится, говорит несвязно. У него нет
оснований... У него идея-фикс... Некто скрипач, который учился с моим
мужем. И якобы он из зависти к нему... Понимаете? И указал на него... Муж
очень талантлив...
- Я это знаю.
- Вы как себя чувствуете? - неожиданно спросил - просто решил отвести
разговор от серьезного.
- Я? - Женщина удивленно на него посмотрела. - Но от этого, - она
немного подумала, - все равно никуда не денешься. Все об одном. Приходят
дяди, тети... И все - об одном. И все мы боимся, что вдруг будет ему
хуже... И до вашего прихода, то есть перед самой больницей, - тоже
боялись. И боимся, признаться, теперь. Ничего ведь не изменилось! И потому
ничем я вас порадовать не могу. Муж не станет активнее бороться за свою
судьбу. Не обижайтесь. Зачем? Чтобы все обернулось опять против него?
Он встал, нахмурился.
- Нет, это все не так! - Возразил он резко, но увидев ее какое-то
невольное осуждение, сдержал себя. - Я же не угомонюсь. И вы это знаете. Я
буду искать пути...
- Наверное. Наверное, так и надо. Но вы простите нас. Слишком все
впереди печально и страшно.
- Что я могу сделать для вас теперь?
- Ничего, право...
- Знаете что? - вдруг засуетился. - Я старик, понимаете. Мне много не
надо. У меня три сына, все обеспечены. Не соизволите ли от меня принять...
- Вы хотите предложить мне денег?
- Да. Взаймы ли, но без определенного срока, так ли...
- Спасибо, Иван Семенович. Вы прекрасный человек. Но пока я
обеспечена. Я одна дочь у родителей. И дяди, тети...
- Великодушно простите! Но если... Впрочем... Я сам увижу... А
теперь, не подскажете ли новый рабочий адрес Романова?
- Адрес Романова? - в глазах ее вспыхнул испуг. - Но зачем опять
трогать его?!
- Успокойтесь. Неужели вы думаете, что я совсем ничего не понимаю?
- Да, да... Конечно... Вам, собственно, видней... Может, я обезумела
от страха... Погодите, я сейчас дам вам адрес...

Поскольку внешние данные Дмитриевского явно не соответствовали
приметам преступника, которого, якобы, успели разглядеть некоторые
свидетели (даже гнались за ним), возникла версия "Романов". Он, как на
грех, полностью подходил к выданным свидетелями приметам. Версия
"музыканта" уже гуляла. Ага, не сам - брат! Брат, правда, не убивал. Убил
Дмитриевский. Но брата позвал поглядеть. И посоветоваться, что делать
дальше. Брат пришел. А тут его чуть не накрыли свидетели. Он - в бега.
Романова забрали прямо с кафедры. Вышка висела над Дмитриевским. Суд
признал его полностью виновным. Что бы он там ни крутил. Как ни
выворачивался.
- Эх, Музыкант! - сказал следователь. - Говно ты!.. А я ведь тебя
предупреждал! Поставят к стенке. Ну зачем ты квакал, что ты ее не знал?
Знал, знал, знал!
Следователь, в подтверждение сильной версии, и подсказал: помнишь
место, где шло о твоем двоюродном брате Романове? Мол, не ты похож на
убийцу, а он? Единственное твое спасение, если этот братик скажет, что так
и было. Ты брата позвал поглядеть. Ты убил. А он глядел.
- И сколько ему дадут?
- Пустяки! Всего-то пустяки. Зато вышку отменят.
Гордий, когда узнал, ухватился за идею. Но он твердо сказал, что
Романов не пойдет на это. Надо сделать так, чтобы он не особенно... Иначе
его тоже посадят.
Романова забрали с лекции. И продемонстрировали признания
Дмитриевского, записанные на магнитофонную ленту. Эта лента крутилась всем
свидетелям. В том числе, и Романову. Поначалу он хохотал. Дмитриевский?!
- Ну что ты хохочешь? - осклабился следователь. - Парню вышка уже. Он
карабкается... А ты - хахоньки! Мило!
- Так что мне, признавать то, чего не было?
- А ты думал - как? Гляди, дядя Дмитриевского, твой родственник,
говорит, что знал Дмитриевский Иваненко. И ты еще подтвердишь... Так и
вышки не станет. Подумаешь, полтора года отсидки! Я, что ли, придумал
такие наши вонючие законы? По ним лишь можно увести от вышки!
Какая подлость! Посадить и брата! Из-за того, чтобы вышки не было...
Пусть, пусть! А брат? Он талантлив, ученый, - пытался успокоить себя, -
найдет применение своим знаниям, все будет хорошо. Но он сразу понимал,
что хорошо уже не будет. Брат ему не простит. Сам впутался в историю,
впутал в эту гадкую историю и его!
Тогда шел к машине, мелькали лица родственников. И они были рады - не
расстрел. Они еще не понимали, что Пианист ни в чем не виноват. Каждый из
них думал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30