..
В
этом рассуждении был какой-то непоправимый логический изъян.

Я ведь не придумал, куда мне деться от России.

Куда мне деться от судьбы.

Куда мне деться от себя.


Год назад мы сидели с вами, моя дорогая, в
вашей уютной квартирке и слушали рождественские хоралы. Эти мелодии в исполнении чистых
детских голосов звучали перед праздником повсюду - на улицах, в магазинах, на
студенческих вечеринках - и уже успели запомниться мне и полюбиться. Я
потратил целых пять фунтов на кассету с записями этих хоралов, чтобы взять
их с собой в Россию, - эту-то кассету мы с вами и слушали. Пили чай с вкуснейшим печеньем,
вдыхали тонкий аромат cухих цветочных лепестков, повсюду расставленных вами
в плетеных корзиночках, и я, помню, сказал:
-
Пройдет всего несколько дней, и, вспомнив вас, эту комнату, то, как мы
сидели здесь с вами и слушали чудные мелодии, я заплачу. Нельзя дарить
людям такие сны, это слишком жестоко.
Мне
хотелось придать своим печальным словам шутливый оттенок, но они вас все равно
смутили.
- Это напоминает цитату,
которую печатают на туристских рекламных проспектах Оксфорда, - отпарировали вы.
- It is а despair to see such a place and ever to leave it.
- Горе тому, кто, увидев однажды такое место, когда-нибудь покинет
его.
Вы не любите
сантименты.
Могу вас заверить, что
я и вообразить тогда не мог, какие слезы ждут меня дома.


Еще подходя к калитке, мы с женой почувствовали, что
на даче что-то не так. Новый пес слишком уж упорно не узнавал нас, агрессивно тявка
из-за забора, а когда мы вошли во двор, забрался в сугроб и стоял там в полном
недоумении. На снегу перед самым крыльцом красовалась застывшая лужа разлитых помоев.
А входная дверь оказалась заперта изнутри на задвижку.

- Хозяин? - предположил я.

Я постучал в окно. В комнате зажегся свет, метнулась быстра
тень, мало напоминавшая тяжеловатые очертания немолодого владельца дачи, качнулась занавеска. Кто-то
пытался разглядеть нас в предрассветных сумерках.

Мы устали после бессонной ночи в промерзшем вагоне,
хотелось напиться чаю и завалиться спать. После обеда я намеревался отправиться электричкой в
Москву на поиски лекарства для мамы, чтобы уже сегодня, в крайнем случае завтра
утром выехать в Вятку. Кто бы ни шутил с нами там, за стенами нашего дома, он
поступал очень опрометчиво. Жена забарабанила в стекло, я ударил каблуком
в дверь.
Скрипнула наконец
задвижка, осторожно высунулось остренькое личико.

- Ах, это вы, - недовольно пробормотала совершенно незнакомая нам
маленькая женщина, словно накануне мы засиделись у нее в гостях и теперь
некстати вернулись.
Все
было как во сне. Женщина вернулась в прихожую. Мы последовали за ней. Там она
сбросила с плеч меховую шубку и осталась в одной ночной рубашке и шерстяных носках.
В доме стоял густой ночной запах парного тела и постели. Так же молча женщина проследовала на
кухню, и мы увидели, как она ставит наш чайник на нашу плиту.

- Мы здесь живем, - как-то слишком обреченно произнесла жена.

- Та живите себе на здоровье, - небрежно откликнулась женщина
с сильным акцентом, выдававшим жительницу юга. - Мы здесь долго не задержимся. Это
место нам не нравится - слишком далеко до центра.

- До центра? - озадаченно переспросила жена, слегка покачнувшись.

- Та конечно. Хде тут Кремль, а хде мы. Если уж
приехали в столицу, так надо по-человечески устраиваться.

Я открыл створку шкафа, чтобы положить туда
шарф. На полочке поверх моих чистых рубашек лежали поношенные дамские туфли.

Жизнь приучила нас к выдержке. Раздевшись, мы
прошли в зашторенную комнату и сели по разные стороны обеденного стола.
В полутемном углу на разложенном старом диване кто-то спал; вокруг дивана разбросаны были
штаны, носки, детская обувь; единственное в доме кресло вытащено на середину
комнаты и завалено какими-то коробками; возле серванта, куда я бережно укладывал перед
нашим отъездом привезенные из Англии чай, конфеты и шоколад, валялись на
полу две пустые бутылки из-под дрянного немецкого ликера и белел осколок
фарфоровой тарелки. Не помня себя я кинулся проверять сервант. Ни чая,
ни сладостей там не было!
-
Подарок! - раздался за моей спиной жалобный вскрик жены.

Вашего подарка больше не существовало. Флакон
духов, изрядно потраченный, стоял на тумбочке возле дивана. Восхитительные баночки
с кремами, к девственной поверхности которых жена так и не решилась прикоснуться, служили
теперь, опустошенные, посудой для замызганных кукол, устроивших пиршество под
столом. А одна из кукол была заботливо укутана в грязную тряпку, в которой
с трудом угадывался роскошный атласный чехол с нежно-розовыми цветами по белому
полю.
- Разбудили все-таки!
- раздраженно сказала маленькая женщина, появляясь из кухни на голос ребенка. Детей
на диване было двое. Мальчик лет десяти встал и одевался, поглядывая на
нас, как волчонок. В простынях копошилась и капризно попискивала девочка
трех-четырех лет.
- Где
наш чай? - почему-то спросил я. Можно было задать десяток других, не менее
важных, вопросов.
- Та дети же,
разве непонятно, - недовольно бросила через плечо женщина, одевая на постели дочь.

- Что?!
-
Что, что. Дети, говорю, повытаскивали, я потом вон туда в кучу свалила
все ваше.
Мальчик, широко
зевая, влез грязными носками в мои зимние ботинки и потянул из шкафа что-то зеленое...

Вы уже догадались, конечно, что это был мой ни
разу не надеванный шотландский свитер - Самое теплое место на земле,
как гласила еще не сорванная с него фирменная этикетка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62