..
И понять их всех
можно.
Пусть гневаются на
меня англичане, но Англия, как и Россия, - тяжелая страна.

Только почему, когда я думаю о вашей стране,
перед моими глазами не нищие на улицах Лондона, обкладывающие себя дл
тепла картонными коробками, а чистые, точно вымытые камни мостовых, ухоженные газоны,
красивые и крепкие дома? Почему сам воздух у вас, в стране туманов, до
того прозрачен и светел, что самые заурядные предметы, кажется, излучают
волшебное сияние?
Значит, один
народ из поколения в поколение с терпением и верой возводил из простых камней
дивный храм, очищал тусклый, хмурый мир вокруг себя от пыли, мусора и шелухи, чтобы
увидеть его озаренным божественным смыслом; другой же бездумно опустошил, загадил
и в конце концов отверг большую богатую страну, а теперь ходит по миру
с протянутой рукой, сгорая от зависти к благополучным соседям?

Это старый вопрос. Однозначного ответа на него
у меня нет. Знаю только, что те, кто довольствуется жизнью среди нечистот, равно
как и те, кто их к этому понуждает, - еще не народ. Что же до протянутых рук,
не всегда следует понимать этот жест буквально. Вспомните притчу о пяти хлебах
и двух рыбах: И ели все и насытились. Вспомните мысль-заклинание Достоевского о
старых камнях Запада, которые русскому сердцу, может быть, ближе, чем сердцу западного человека...

Об этом я еще буду с вами говорить. К этой
необъятной теме и не подступался.

Наутро
не мог оторвать голову от подушки и пребывал в том блаженном, каждому с
детства знакомом горячечном состоянии, когда не мучают никакие житейские заботы,
а в голове живут одни лишь перепутанные сны. В дальний путь с драгоценным лекарством пришлось
отправиться жене. Перед уходом она нервно поправила на мне одеяло, положила
у изголовья ворох таблеток, найденных в столе, поставила рядом телефон и
взяла с меня слово, что, если температура подскочит выше тридцати девяти,
я вызову врача. Кажется, самой ей не удалось уснуть и в эту ночь.

Те четыре дня, что я пробыл один, меня одолевали странные
видения, перетекавшие из сна в реальность и обратно. Сюжеты были хорошо
мне знакомы, но они получали неожиданное, иногда игривое и даже фантастическое развитие.

То я будто подслушивал нечаянно ваш разговор
с известным нам обоим лицом. Речь шла обо мне, и лицо говорило:

- Вы уверяли меня, что это человек благородный, а
по-моему, он просто натаскивает себя на благородство.

- Мы все на что-то себя натаскиваем, - уклончиво отвечали
вы, не желая меня обидеть.
То
я начинал мечтать. В магазине, где я покупаю конфеты, взрывается бомба.
В помещении вспыхивает пожар. Люди в страхе высыпали на улицу, сам я ранен
и изрезан осколками, а под лестницей лежит оглушенный взрывом мальчик. Превозмогая боль
в ноге, я беру мальчика на руки и несу его к выходу сквозь завесу огн
и дыма. Родственники, пресса, всеобщее ликование... Меня принимает королева.
Я бросаюсь к ее ногам и умоляю выписать в Англию для лечения мою маму.
И вот уже мы с сестрой вывозим маму в инвалидном кресле на прогулку по
предпраздничному Оксфорду, я подмигиваю сестре: Ноw do you like it?
(Как тебе это нравится?), мама изумляется богатым прилавкам, выбирает
продукты к обеду, симпатичные девушки в кассах улыбаются ей, но каждый раз,
когда они заученным движением поднимают и смотрят на свет предложенную купюру,
мама обижается. Объясни ей, что мы не печатаем фальшивых денег!-
просит она меня...
И тут оживает
картина из далекого прошлого. Дощатые ряды заснеженного рынка. Мне шесть лет.
Мама покупает кусок мяса с косточкой для щей - к празднику. Рассчитывается, о
чем-то задумавшись. Рука торговки со сдачей: ватник, серый сатиновый нарукавник. Я
хорошо вижу эту грубую цепкую руку, она на уровне моих глаз. Она застывает на
мгновение, затем быстро исчезает под прилавком. Мы отходим, мама рассеянно заглядывает в
свой кошелек и вдруг останавливается как вкопанная. Я, кажется, забыла
взять свои пять рублей, - смущенно говорит она торговке, вернувшись. Какие
еще пять рублей! Я все тебе отдала, поищи в своих карманах! Мама
теряется, крепко сжимает мою руку, мы быстро идем вдоль забора. Она еще
раз заглядывает в кошелек. Роется в сумке. Ты не заметил, куда
положила сдачу? - Деньги были у нее в кулаке, - говорю я. -
Потом она их спрятала. Мы бесцельно обходим рыночную площадь по периметру. Я
чувствую, как вздрагивает мамина рука. Опять возвращаемся туда, где торгуют мясом.
Имейте совесть, - говорит мама. - Вы не дали мне сдачу. Вот и мальчик видел.
- Вы посмотрите на нее! - кричит на весь рынок торговка, уперев кулаки
в бедра. - Люди добрые, вы только посмотрите! Мы торопливо уходим.
На ходу мама вынимает из рукава платочек, молча вытирает слезы...

Обычное дело - человек в инвалидном кресле
на улицах и в магазинах Оксфорда. В выходные дни этих кресел на колесах видимо-невидимо. Кажется,
будто в каждой английской семье есть больной ребенок или немощный старик.

А то я опять попадал в средневековый обеденный зал
колледжа: высокие своды, стрельчатые окна с витражами, тяжелые деревянные скамьи
и длинные, ничем не покрытые дубовые столы. И опять садился напротив той студентки в
свитере и джинсах, которую так часто видел за завтраком. У нее были очень
мягкие, почти славянские черты лица, хотя она, конечно, была чистокровной британкой и,
судя по приветливым манерам и особой тщательности в одежде, не из бедной семьи.
Я любил смотреть на нее и иногда беседовать с ней. Характер у нее был добрый и
открытый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62