Они не перестали дорожить, как
вы сейчас хорошо цитировали из Достоевского,- они, думаю, просто
не способны любить - ни свою, ни чужую землю.

- Они хотят власти, - заметил я.

- Да, слишком явные тщеславие и властолюбие, -
задумчиво сказала Аня. - Но это не худшее... Я больше боюсь пустоты. Со многими
из тех, кто сейчас возвысился, мне приходилось раньше довольно близко общаться. Их
жизнь - бесконечная аппаратная сутолока, борьба за должности, мелкие интриги. Они
не чувствуют жизни, не ценят ее. То есть свою-то жизнь, свои удовольствия они,
конечно, ценят и вцепились в них мертвой хваткой, но не способны чувствовать и
сопереживать жизнь других, вообще жизнь как таковую. Непрерывное нащупывание лазеек,
выгодных связей, каждодневные предательства. Так, за рюмкой, улаживая для себ
вопрос о новой даче или загранкомандировке, они решают между прочим судьбы
целых стран и народов. Карьеризм, соперничество, а то и обыкновенный каприз
оборачиваются потоками крови. У нас еще не создалась общественность, котора
должна поминутно сечь этих недорослей за их опасные шалости. На Западе
такая существует, а у нас - нет. Мы в полном их распоряжении, и они чувствуют свою
безнаказанность...
Этот разговор
происходил каких-нибудь три года назад - а кажется, будто совсем в другую
эпоху. Мы все в ту пору полны были живых чувств, сил и надежд.

Боже, что они с нами сделали?!.

Работая над статьей, я думал: Аню Вербину
им, всем этим, не отдам. И Чаадаева с Достоевским - тоже. Придется сказать
правду, даже если (как обмолвился раз Достоевский) она и покажется недостаточно либеральной.

Прежде всего нужно было разобраться с равенством. Еще
недавно к нему взывали все, от генералов до бомжей. Равенство было абсолютной точкой
отсчета. Народ потому и ополчился в конце концов против коммунистов, что
хотел большего равенства, истинного равенства. А различные теоретики подыгрывали этим
настроениям, лукаво указывая на огромную армию высокооплачиваемых управленцев и
низкие заработки рабочих, на раздутый военно-промышленный комплекс, на нищету
и отсталость подавляемых центром российских окраин, наконец, на спецдома, спецпайки, спецобслуживание номенклатуры, что
были у всех бельмом на глазу. Лукаво - потому что предвидели, надо думать, дальнейший ход
событий и никакого большего равенства (в отличие от тех, кто
отдавал им свои голоса) не ждали и не хотели; многие из них вскоре пополнили ряды
еще более разросшегося чиновного сословия, получив в свое распоряжение доходы
и привилегии, какие их предшественникам и не снились, и стали наново крепить
оборону страны и подавлять сепаратистские настроения окраин.
Тут-то и вспомнили веховцев с их горькими счетами к самим себе. Оказалось, что
как раз забота о равенстве (уравнительная справедливость по
Бердяеву) и была первоисточником всех бед России. В обиход публицистов вошла
язвительная фразочка равенство в нищете. Ему противопоставлялось тотальное неравенство. Все
общество якобы заинтересовано в том, чтобы взрастить своих богачей; нищета
- порок, нищие ленивы и злы, а богатые умелы, рачительны и добры...

Мыслима ли такая пропаганда даже в вашей сравнительно благополучной Англии,
славящейся консервативными устоями и бесконечным уважением к собственности? И
найдется ли в современном пестром мире еще хоть одна страна, во всеуслышание провозгласившая целью
своего развития социальное неравенство? Дело ведь не в результате - в конце-то концов,
может быть, неравенство и неизбежно, - дело в цели, которая ставится перед
живыми людьми, в жизненных стимулах. Ради благополучия немногих ни одно
сообщество свободных сознательных существ жить и работать не станет. А
если эти немногие еще и заранее известны, если неравенство возникло не в
результате свободной игры природных сил, а, наоборот, сама свобода провозглашена как
раз к моменту насильственно закрепленного неравенства, то такому обществу отмерен
короткий срок. Положение узника, которого перестали кормить, так и не открыв двери
камеры, не называется свободой.
Все
политические революции на Западе, полагал Чаадаев, были духовными революциями: люди
искали истину и попутно нашли свободу и благосостояние. Социализм победит
не потому, что он прав, а потому, что не правы его противники... Лжи
легче всего скрываться там, где много правды. Ведь христианская мысль о
равенстве - это правда; народное ожидание справедливости - правда; народ снова
и снова готов поверить каждому, в чьих речах почудится ему правда об истинном равенстве, высшем
равенстве...
Заблуждение веховцев можно
объяснить только вынужденной полемикой с вульгарными революционерами да
неутомимостью нашей интеллигенции в самобичевании. Чистому понятию культуры
нет места в умонастроении русского интеллигента... - писал жестокий обличитель народничества, толстовства и
прочего нигилистического морализма Франк.- Убогость, духовна
нищета всей нашей жизни не дает у нас возникнуть и укрепиться непосредственной любви
к культуре... Борьба против культуры есть одна из характерных черт типично русского
интеллигентского духа. Истинно так, если не забывать: результатом этого
перманентного бунта против культуры и стало то, в чем цивилизованный мир
вынужден был признать в конце концов великую гуманистическую культуру.
Я не хочу мыслить и жить иначе... - это Федор Достоевский, тот
самый, что свою последнюю надежду на спасение грешного мира связал не с
какой-то там социальной революцией, а, как ни странно, с красотой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62