Он сообщал, что готовится к новой научной командировке в Оксфорд
и копит деньги на черный костюм, чтобы не стыдно было сесть за Нigh Table
рядом с облаченными в мантии учеными мужами. Второе событие было не столь
неожиданным и куда менее приятным: в одной из самых респектабельных газет
появилось открытое обращение ряда лиц к правительству. Смысл его сводился к
тому, что наш народ за годы советской власти привык к плетке и обращаться с
ним для его же пользы нужно как со скотом, а не то эти бесноватые свиньи
кинутся с обрыва, увлекая за собой и пастухов. Обращение подписали с десяток
приближенных к Кремлю писателей и артистов, правительственные сановники, несколько миллиардеров-нуворишей да
еще три-четыре человека, чьи имена в недавнем прошлом олицетворяли сопротивление режиму.
К моему глубокому огорчению, среди них, где-то между вездесущей Варзиковой и
министром госбезопасности, нашел я и Алика Борисевича. Я живо представил себе,
как он, весь круглый, потирает лоб и бормочет: Знаете, в этом что-то есть...

Через неделю я все-таки позвонил редактору.

- Старик, прости, у нас запарка с типографией, -
сочным голосом перебил он мой лепет. - Да ты не волнуйся, я прямо сейчас не
глядя подписываю и засылаю в очередной номер.

- Спасибо, - сказал я. - Но лучше все-таки прочти.
Там не все просто.
- Ха-ха, ладно,
так и быть, прочту. Только из уважения к твоему перу. В тебе я уверен, как
в себе самом.
Прошло еще
недели две. Каждый раз я покупал свежий выпуск газеты, специально ради
этого выезжая из нашего захолустья в Москву. Моей статьи там не было.

Как-то позвонила сестра и сообщила, что маме
стало хуже. Временами она впадает в забытье, перестает реагировать на окружающее и
подолгу смотрит в одну точку. Врач, тот самый, что вначале советовал позволить ей
спокойно умереть, теперь требует непрерывно вводить в вену дорогое лекарство. Оно
уже на исходе.
- Я займу здесь
и пришлю тебе, чтобы ты поменял их на доллары, ладно? - сказала сестра.
- Или что-нибудь продам.
Что
ей было продавать, кроме железной кровати, стола, стульев да ветхих одеял?

- Не глупи! - бодрился я. - Валюта у меня есть.
Ты же знаешь, я вернулся из Англии богатым. Через неделю у вас будет лекарство.

Мы с женой доедали черствый ржаной хлеб, купленный три
дня назад. Холодильник был пуст. В потайном месте у нас лежали три оставшиеся пятидесятифунтовые бумажки
(вот я и проговорился!), но мы рассчитывали протянуть без них. Жена вот-вот
должна была получить какие-то деньги за свои дурацкие конверты (она не
знала и принципиально не желала узнавать, сколько ей заплатят). Я все еще
надеялся устроиться на хорошую ставку в газету. Красивые большие банкноты с
портретами ныне здравствующей королевы Елизаветы II на лицевой стороне
и давно почившего архитектора сэра Кристофера Рена на обороте, с надписью Bank
of England и автографом Главного Кассира, прошитые посередине широкой
серебряной нитью, - эти бумажки все еще поддерживали нас морально. В нашем
воображении они существовали либо для крупных начинаний, либо на самый черный
день.
Видимо, этот день
настал несколько раньше, чем мы ожидали. Подавленный после телефонного разговора с
сестрой, я рассеянно оглядывал наше временное жилище - единственную комнату,
которая являлась и спальней, и гостиной, и кабинетом. Взгляд упал на ненавистный мне
продранный диван с торчащей из прорех ватой. На свисавшие до полу лохмотья рваных
обоев. На картонные коробки с нашими книгами, которые много лет не распаковывались, потому
что книги просто негде было разложить. На старый черно-белый телевизор с
крошечным экраном... Было на что посмотреть. Жизнь клонится к закату, и вс
она прошла вот так, будто на вокзале. Мы ведь до недавних пор не чувствовали себ
нищими, не слишком мучились тем, как мы живем. И мы много работали, мы умели
работать. Как бы само собой разумелось, что упорный труд наш будет в конце
концов вознагражден и бедность уйдет в прошлое. Скажите мне положа руку на
сердце: разве не верно жили мы по меркам цивилизованной Англии? Разве не
связываете вы свое нынешнее благополучие с трудом, и только трудом? Так
что же, в конце концов, произошло с нами?
Я
ловил в чужом ржавом зеркале собственный тусклый образ: бессильно опущенные плечи,
всклокоченные волосы, тревожный взгляд. Такая жизнь накладывает в конце
концов свой отпечаток.
На
другой день по дороге в валютную аптеку я заехал к редактору. Мое настроение не
располагало к уклончивым разговорам, и он, видимо, это осознал.

- Старик, - сказал он, пряча глаза. - На кой
тебе далась наша газета? Выходит нерегулярно, тираж мизерный. Ты опубликуй свою
статью в другом месте, в хорошем издании, она этого стоит, честно. А потом
приходи к нам работать. Жду тебя через пару недель, место, считай, забронировано!

Через пару недель моя статья вышла в другой газете.
Там любили печататься Варзикова и другие претендующие на известность литераторы, газета
была в ту пору модной и позволяла себе иногда экстравагантные выходки.
Разумеется, к моим мыслям в редакции отнеслись как к чудачеству, но - оригинальному и
заманчивому. Как раз в день выхода статьи, придя в редакцию за авторским экземпляром,
застал там Варзикову. В ее руках был свежий номер, раскрытый как раз на моей
статье. Заметив меня, она демонстративно отвернулась.

Вечером следующего дня статью, к полному моему изумлению, прочитали по
Би-би-си.
А еще через день
совершенно случайно узнал, что место, обещанное мне моим бывшим однокурсником, поспешно
отдано другому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62