Но мне серф нравился. В нем, кроме всего прочего, есть эстетика стремительности, свободы скольжения… А впрочем, это уже эмоции. Сунув ноги в петли, я нажал на гике клавишу генерации паруса, а пяткой придавил контроллер поворота антигравитационного привода. Доска взмыла вверх, шверт, дающий ей курсовую устойчивость в магнитном поле Земли, вышел автоматически. Подхваченная свежим ветром матчасть чуть накренилась, задрала нос и легко вышла на курс в режиме аэроглиссирования. Чуть увеличив высоту полета, я рассмеялся. Все же эйфория от гравиосерфинга легко смывала с ткани реальности любые проблемы. Даже побег с каторги, сопровожденный убийством охраны. Даже полную неизвестность впереди. В ней тоже был дополнительный кайф, в этой неизвестности. Взяв курс крутой бакштаг, я подождал сопровождающую команду, сменил галс и пошел за ними в кильватере. Ветер звенел в тончайшей пленке паруса яркой радостной нотой. Если прислушаться, можно было услышать, как в этой ноте звучит слово «Свобода».
Но только поднявшись метров на тридцать, я заметил странную вещь – в округе никого, кроме нас, не было. То есть вообще никого из возможных свидетелей произошедшего. Валялся сбитый гравиомобиль, в котором меня везли, топал в сторону древней, заросшей сиренью бетонки Макс… И все. Ни на земле, ни в небе больше не было ни одной живой души. Я посчитал это добрым знаком. Как минимум, некому будет передать наши приметы полиции. А может, при изрядной доле везения, мне дадут чуток пожить на свободе. Поймать-то все равно поймают, но перед каторгой каждый глоток свежего воздуха обретает особую ценность.
Глава 3
Институт Прикладной Экзофизики
Альберт управлял серфом не просто хорошо, а на уровне мастера. Он чувствовал не только ветер, к этому привыкаешь довольно быстро, он чувствовал «волну», то есть флюктуации магнитного поля Земли, которые по ощущениям больше всего похожи на волны в море. Оно ведь, поле, довольно неоднородное, к тому же магнитные бури и прочие геогелиотреволнения вызывают в нем возмущения от ряби до приличного шторма. Чем серферы обычно и пользуются для выполнения самых разных трюков. То, как винд-судно на такие возмущения реагирует, зависит, понятное дело, от мощности киля или шверта, точнее, от мощности килевого генератора, обеспечивающего курсовую устойчивость. Без него любое винд-судно ходить под парусом не смогло бы вообще, его бы сносило ветром, как сносит аэростат. А так магнитный киль, упираясь в линии магнитного поля, словно в воду, позволяет работать парусу точно так же, как это было на древних кораблях, бороздивших океанские волны. Но киль упирался не только в горизонтальном направлении, но и в вертикальном, создавая, пусть и минимальную, но плавучесть в магнитном поле. Это не столько помогало антигравитационному приводу держать судно, сколько добавляло те самые неровности, очень напоминающие волнение в море. Так вот Дворжек их чувствовал виртуозно, разгонялся с них, как с небольших горок, взлетал на них и прыгал, будто с трамплина, или лавировал между ними. Я загляделся. Не то чтобы сам не умел, но всегда приятно полюбоваться работой мастера.
Мы шли над лесом небольшим клином на высоте метров тридцать, ветер дул ровный, без порывов, поэтому управлять парусом, пусть и столь большой площади, не составляло для меня никакого труда.
Вскоре впереди замаячил Залив, и Альберт начал набирать высоту, поскольку мы из необжитой зоны стали приближаться к Городу, где основными постройками являлись полукилометровые небоскребы. Я тоже прижал пяткой контроллер поворотного блока антигравитационного привода и хотел было спокойно, без затей взмыть вверх, но не удержался от выпендрежа. Вообще на серфе удержаться от него трудно – восторг свободного скольжения побуждает к получению еще большего восторга, к борьбе со стихией, к овладению не только ветром, но и упругой плотью магнитного поля. В общем, я разогнался с пологой волны, взлетел на более крутую и прыгнул, закрутив обратное сальто. Получилось вполне амплитудно, хотя я черте-те сколько лет этот трюк не проделывал. Дворжек покосился на меня и показал поднятый вверх большой палец. А что он думал? Я хоть и не спортсмен, а тоже пороху нюхал. В других, правда, условиях. Хотя черт его знает, в каких условиях побывал Дворжек? Сейчас это мне уже не казалось открытой книгой на родном языке.
В этом месте, называемом Маркизовой лужей, залив был очень мелким, можно было километр прошлепать по колено в воде, поэтому еще черте-те когда, в начале двадцать первого века, эту акваторию рассекли несколькими насыпными косами, на которых выстроили дома. Домов тех, правда, не осталось и в помине – все они превратились в руины во время войны с биотехами, тогда ни одно здание вблизи от воды не уцелело. Но теперь, почти через полторы сотни лет, на косах снова выросли небоскребы. Это были не бетонные башни двадцать первого века и не композитные «одуванчики» времен большой охоты на живые торпеды. Архитектура сильно изменилась с тех пор. Теперь дома возникали и перепланировывались так же быстро, как раскрываются паруса винд-эсминцев, поскольку материал их один и тот же – кварковое вакуум-поле. Достаточно было соорудить фундамент из строительного композита, а затем смонтировать на нем генераторы, чуть посложнее генераторов – паруса, и дом возникал от одного поворота рубильника. Завози мебель и селись на здоровье. Ни землетрясение такому небоскребу не страшно, ни пожар. Хотя в старом Питере, например на Петроградке и на Васильевском острове, осталось еще порядком «одуванчиков» столетней давности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111