Но внутри все по-прежнему остаются детьми. Один мой в
ерный друг, с которым судьба раскидала нас очень давно, написал как-то пес
ню, в которой были такие слова: «Лишь выросли в цене игрушки да соски превр
атились в кружки». Куда уж точнее.
Поэтому основной версией происхождения моих странных снов была теория
о реинкарнации детских фантазий в теле реального боевого опыта, получен
ного на войне. Иногда, перелистывая тетрадь, я всерьез подумывал о том, что
бы написать книгу про команду наемников, воюющих в этом странном лесу не
понятно с кем. Получилась бы боевая фантастика. Наверное. И хотя я считал,
что неплохо могу излагать мысли на бумаге, но, представляя, какой титанич
еский путь ждет меня в случае подобного решения, я малодушничал и отказы
вался. Кстати, для отказа от книгописания у меня в последнее время появил
ся веский предлог Ч глупо тратить время на то, чем нельзя заработать, а уж
тем более глупо заниматься тем, что требует немалых вложений. Я был увере
н, что современные писатели в отличие от советских публикуются за свой с
чет, а значит, все они люди изначально состоятельные, чего обо мне уж точно
сказать нельзя.
Кстати, именно сегодня мне обещали работу, так что надо приводить себя в п
орядок и выдвигаться Снова захотелось курить, но я взял себя в руки. При ны
нешнем финансовом положении на новую пачку у меня банально не было денег
. Вот так. Дожил боевой офицер.

Мелкий осенний дождик крапал с низкого московского неба, заставляя прох
ожих щуриться от смешанных с ветром брызг и кутаться в воротники плащей.
Говорят, что дело, начатое в дождь, обречено на успех. Не знаю, я не вел стати
стики. Может быть, сегодня вообще первый случай, когда мне в дождь придетс
я начинать новое дело.
Жерло метро всасывало в себя людской поток, как сливное отверстие ракови
ны втягивает воду. Час пик. Толкотня. Как-то я отвык от этого. Шесть лет в го
рах, почти безвылазно, перестраивают восприятие на другой лад, так что го
родская суета начинает напрягать в высшей степени, вызывая беспричинны
е приступы паранойи. Особенно плохо бывает в метро. И дело вовсе не в клаус
трофобии, я ею никогда не страдал, а в невольном перемалывании бродящих в
толпе эмоций. Негативные это эмоции, вот в чем дело. Чаще всего раздражени
е Ч это днем, в давке, особенно на кольцевой ветке. Вечерами, когда почти п
усто, Ч страх или беспокойство. В праздники или в дни футбольных матчей
Ч пьяный кураж. И всегда Ч ощущение несбывшихся надежд, невыполненных
желаний, ощущение бесцельно пробегающих дней.
Я влился в поток и опустил воротник плаща. Мокрая лестница, прозрачные дв
ери, сверху донизу оклеенные рекламными стикерами. Запах горячей слоено
й выпечки Ч это из притулившегося в переходе киоска. Каждый такой пирож
ок по девять рублей, я знаю, но у меня в кармане завалялась только одна дес
ятирублевая монета и проходка в метро. Все, что осталось от положенного п
о увольнению пособия. В принципе эту монету можно было потратить, поскол
ьку Гришка, старый приятель, клялся, что если меня возьмут на работу по его
рекомендации, то сегодня же я получу подъемные в счет будущей зарплаты. Н
о вот это «если» не давало мне покоя, поскольку если ничего не получится, т
о надо будет возвращаться домой, купив билет в метро за семь рублей. Ни на
пирожок, ни на сигареты тогда точно не хватит. Дома же еще в достатке гречн
евой крупы, так что пирожок можно с полным основанием считать блажью.
В общем, эта поездка была для меня довольно рискованной, несмотря на заве
рения Гриши. Я невольно усмехнулся этим мыслям.
«Дожил, Ч подумал я, продираясь через турникет к платформе. Ч Ну и уката
ла меня гражданская жизнь! Четыре месяца назад под минометным обстрелом
скакал, а теперь на работу устраиваться рискованно».
Однако все обстояло именно так. Три месяца в госпитале и месяц почти безв
ылазно дома превратили меня совсем не в того, кем я был в отряде. На госпит
альной койке я вдруг понял, что моя жизнь, скорее всего, имеет еще какую-то
ценность, кроме заявленной Уставом и командирами. Сначала мне трудно был
о об этом думать, но, глядя в экран телевизора и читая газетные статьи, я оч
ень быстро понял, что Родины, собственно говоря, никакой и нет. Точнее, физ
ически она есть Ч пространство от Калининграда до Петропавловска-Камч
атского, Ч но вот в сакральном понимании Ч фикция. Все это физическое пр
остранство на поверку принадлежало не тем, кто сейчас толпился вокруг ме
ня на платформе метро, а совсем другим людям, чьи лица мы никогда не видим
за темными стеклами «Мерседесов» с мигалками. Причем Родина принадлежа
ла им вполне реально, их владение ею было подтверждено финансовыми и юри
дическими документами. Эти люди могли строить на ней, продавать ее как це
ликом, так и по частям, извлекать из нее прибыль, писать и переписывать ее
законы, не подчиняться им, отдыхать в лучших ее местах, недоступных тем, кт
о защищает ее границы с автоматом и снайперкой в руках.
Вообще-то насчет автомата и снайперки я погорячился, конечно. Это сразу п
о выходе из госпиталя я так думал, но потом, когда город начал меня в себя в
бирать, я увидел, что за Родину каждый день борются миллионы людей, даже не
думающих об этом. Они ходят на заводы и фабрики, стоят за прилавками, водя
т такси и делают для Родины огромное количество других каждодневных под
вигов. Но она им все равно не принадлежит. Они ей принадлежат, а она им нет. Т
акая вот математика.
И вот тогда я впервые испугался по-настоящему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27