Ну вот этот, Тенор?
С т а м е с к и н. Он мне не нравится.
Д и н а. (волнуясь) . Ах, нет, он удивительный человек! Вы слыхали, что он отказался петь? – и он всегда так. Он ведет жизнь аскета, у него железный характер… Вы смеетесь?
С т а м е с к и н (смеется слегка в нос) . В огне железо быстро деформируется, Дина: при шестистах градусах железные балки уже сгибаются, и все падает. Он карьерист.
Д и н а. Ну что вы! Вы его совсем не знаете!
С т а м е с к и н. Увидите.
Д и н а. Это неправда. Вы знаете, Стамескин, он из воспитательного дома, у него нет ни родных, ни друзей, и он сам добыл для себя все. Если бы вы знали его жизнь! Это не жизнь, а целая история лишений, подвижничества, страданий… Правда, он иногда кажется странным… Идут – потом…
О н у ч и н а (подходя) . Там невозможно сидеть! Этот ваш Онуфрий Николаевич говорит невозможные пошлости, и вместо того, чтобы попросить его замолчать – они смеются.
Студенты один за другим выходят из столовой.
Т е н о р. (кричит) . Дина, спасибо! Насытились.
Л и л я. Ах, Диночка, Тенор один всю ветчину съел.
Д и н а. (бледно улыбаясь) . Ну и на здоровье.
Л и л я. Я никогда не видала, чтобы так ели, он глотает мясо, как людоед.
К о с т и к. Но почему же людоед?
К о з л о в. Он не для себя ест, а для голоса. Тенору нужно питание.
П е т р о в с к и й. Ей-Богу, братцы! Я раз полез к Тенору под подушку, а у него там колбаса припрятана. Ей-Богу! А мне, подлец, хоть бы кусочек дал.
Т е н о р. Как он врет! А зачем тебе жизнь, Петруша? Лучше умри от голода, и я спою над тобой ве-ли-ко-леп-ную вечную память. (Тихо напевает и смеется.)
О н у ф р и й (тащит бутылку) . Уединимся у этого келькшоза. У тебя холодный ум, Сережа, и ты это заметь, так принято в обществе: уходя из-за стола, каждый гость тащит с собою бутылку. При английском дворе все так поступают.
Б л о х и н. А я… я не взял.
О н у ф р и й. Ты меня огорчаешь. Возьми и тащи сюда, да папирос у Козлика захвати, – мои кто-то выкурил.
К о с т и к. А ты хорошо устроился, Онуша.
О н у ф р и й. Уменье найтись во всяком положении, Костя. Лиля, Лилюша, покровительница всех несчастных, заступница за угнетенных – присядьте ко мне, я открою вам тайну моей жизни.
Л и л я. Ну, открывайте, только врите поменьше.
О н у ф р и й. Две феи караулили мое рожденье: фея порядка и фея строгой трезвости. Но так как я рождался очень долго, то обе не дождались и ушли, а пришла третья фея и принесла бутылку коньяку – это была пьющая фея, понимаете? Ну, вот пришла она…
Продолжает тихо рассказывать, Лиля смеется. Дина и Тенор разговаривают в стороне.
Д и н а. Ты не должен обращать на это внимания – слышишь? Пусть смеются, пусть шутят… Не смотри на меня так… Пусть шутят, они потом раскаются – и им будет стыдно.
Т е н о р. Я знаю. Они славные ребята, Дина!
Д и н а. Они еще не знают, о чем ты мечтаешь. Они еще не знают, что голос тебе нужен не для богатства, не для славы, а для того, чтобы им же дать радость. Как они мало знают тебя!
Т е н о р. И пусть. Ты даже побледнела, Дина, – не стоит. Какая ты самолюбивая, ты, пожалуй, еще самолюбивее, чем я. Ха-ха-ха!
Д и н а. Не смейся, я не люблю. И не смей ничего им говорить, слышишь? Ни слова – иначе я рассорюсь с тобою. Не смотри на меня так, мне неловко… Пусть думают, что ты пустой человек… карьерист! Ты и мне не смей петь, пока не научишься – я не хочу слушать любителя.
Т е н о р. Ого! Сильно сказано.
Д и н а. Почему ты сегодня без калош? Тебе неловко, что они смеются – как это глупо! Береги себя, ты… мой любимый. Ну иди, иди… и не смотри, как Цезарь: ты еще не победил.
Т е н о р медленно отходит.
Д и н а. (зовет) . Л иля! Пойди сюда! (Что-то говорит ей.)
Г р и н е в и ч (хочет взять у Онуфрия стакан с вином) . Дай-ка!
О н у ф р и й (не дает) . Нет, дядя, шалишь. Тебе вредно.
Г р и н е в и ч. Глупости! (Хочет взять у Блохина, но тот не дает также) Ну и свиньи же вы, братцы. Вы думаете, что если захочу напиться, так без вас не сумею. Посмотрим! (Идет в столовую.)
Б л о х и н. Там ничего нет, я последнюю взял.
О н у ф р и й. Когда же он успел, – Лилька с него глаз не сводила. Какой вредный характер! За твое здоровье, Сережа.
Б л о х и н. За твое, Онуша.
Д и н а. (обнимая Лилю) . Господа, я хотела сказать несколько слов…
Л и л я. Петровский, молчите там!
Д и н а. Ничего, Лиля. Товарищи, сейчас придет один господин, то есть не господин, а студент, я не знаю, как назвать.
П е т р о в с к и й. Начало полно захватывающего интереса – кто же он, Дина, господин или студент?
Л и л я. Петровский, свинство.
Д и н а. Нет, очень серьезно. Стамескин, Онучина, будьте добры, послушайте меня, дело касается нашего землячества. В субботу у нас собрание, и я и вот Александр Александрович, мы хотели предложить нового члена.
К о с т и к. Стародубовец?
Т е н о р. Нет, какой-то дальний.
К о с т и к. Тогда нельзя, и толковать нечего. Мы не можем не соблюдать устава.
Г р и н е в и ч (проходя мимо Онуфрия, тихо) . Свиньи!
Д и н а. Нет, послушайте меня. Это очень милый, даже очаровательный человек, но только, кажется, очень несчастный. Дело в том, что ему сорок восемь лет, он уже седой, даже белый, и нынешнею осенью он поступил в университет. Так странно и трогательно видеть его в мундире.
К о з л о в. Позвольте – это его я встретил, значит, на Никитской. И еще подумал, что это за форма такая, совсем студенческая. Так это он?
Л и л я. И я его видела в театре. Такой удивительный, нам с Верочкой он очень понравился.
С т а м е с к и н. Кажется, юрист. Я его раза два встречал в университете.
О н у ф р и й. Бывает на лекциях, не то что ты, Сережа.
Д и н а. Ну да, этот самый. Давно когда-то, еще студентом, он был сослан в Сибирь, там женился, но жена и ребенок отчего-то у него умерли, и вот… ну, да он сам расскажет, он так трогательно об этом говорит.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4