Скорее всего, ушли на северо-восток, за Мертвое море или в долины Иордана. Пожалуй, во всём египетском войске я один имел представление об этой местности, лежавшей за горами. Военные экспедиции Та-Кем бывали здесь не раз, но в давние, почти легендарные времена, в эпохи Древнего и Среднего царств. Где-то в тайных святилищах и усыпальницах хранились папирусы с описанием этих земель, но как найти их после гиксосского завоевания и столетней смуты? Найдут, конечно, но еще до этого опять разведают дороги, расспросят купцов, сирийских, финикийских и ахейских, и через семь десятилетий Тутмос Завоеватель обрушится на Азию. Может быть, и в его армии будет Гибли, вождь ливийских наемников… Поживем – увидим.
Мы подошли к ущелью, довольно широкому, с обрывистой восточной стенкой, которую подмывала мелководная, но бурная река. Был пятый час пополудни; мои воины, привычные к жаре и долгим переходам, двигались бодро, не выказывая признаков усталости. Одни жевали на ходу финики, смоквы и вареное просо, другие болтали на шипящем языке жителей пустыни, третьи, раскрыв рты, глядели по сторонам – уж больно эти земли отличались от африканских степей, долины Хапи и хмурого безжизненного Синая. Какие только люди не жили здесь и какие будут еще жить! Ханаанеи, хурриты, амореи, филистимляне, иудеи, арамеи, греки, римляне, арабы…
Подозвав Осохора из племени уит-мехе*, я послал его разведать путь. Осохор, оставив мешок с припасами и меч, обогнал с тремя своими людьми нашу колонну, забрался на западный склон ущелья и вскоре исчез из вида. Уит-мехе, жители нагорий, были непревзойденными скалолазами и меткими пращниками.
Мы шли вдоль бурлящей реки, по каменистой почве. Ширина ущелья, если не считать потока, была метров восемьдесят – как раз столько, чтобы развернуться сотне бойцов. Развернуться, бросить камни и дротики, ударить – этим почти исчерпывались тактические ухищрения нынешних времен.
– За ущельем река поворачивает к восходу, к большой соленой воде, – задумчиво произнес Инхапи. – Мы туда не дошли, но поймали нескольких хабиру. Они клялись, что такие воды есть воистину и что они соленые, как в море. Может, лгали, дети гиен? Ведь Уадж-ур на закате, а не на восходе.
– Не лгали. На восходе есть… – начал я и запнулся: понятия «озеро» не было ни в ливийском, ни в египетском языках. – Есть водоем, очень большой, с солеными водами.
Инхапи словно не удивился, что я это знаю, – кажется, был уверен в моих магических талантах.
Колонна воинов втянулась в ущелье. Строй они не соблюдали и видом своим были похожи на разбойничью шайку – ни панцирей, ни шлемов, ни щитов, окованных металлом. Всё это, а также короткий тяжелый меч, длинное копье, строй гоплитов и фаланга, появится в Элладе лет за семьсот до Рождества Христова и приведет к новому виду столкновений – кровавому и беспощадному ближнему бою. Сейчас, в более патриархальные времена, врагов старались поразить таким же способом, как и опасного зверя – издалека, стрелой, дротиком и камнем из пращи. Еще старались напугать криками и угрозами, своей решимостью и числом.
В эту эпоху так воевали все, кроме ливийцев. Ливийцы не боялись схватки грудь о грудь, предпочитая стрелам мечи и секиры. Не выучка была тому причиной, даже не жажда завладеть добычей и не презрение к смерти, а лишь природная свирепость.
Слева, на гребне стены, возникла фигурка нашего разведчика. Он махнул дротиком, затем сделал вид, что пронзает им врага, и начал спускаться на дно ущелья.
– Похоже, наткнулись на шаси, – молвил Иуалат, оскалив зубы в волчьей ухмылке.
Человек Осохора – я не помнил его имени – скатился по склону:
– Люди, вождь. Вооруженные. Вступили в ущелье.
– Сколько их? – спросил я, взмахом руки подзывая к себе старших над сотнями.
– Осохор считает.
– Далеко?
– Пятая часть сехена. Пешие, без колесниц. Два отряда, а в середине – повозки с быками.
Египетский сехен составлял примерно одиннадцать километров – значит, враг доберется до нас минут через двадцать – двадцать пять. То, что мы встретили врагов, не подлежало сомнению, но кто они и сколько их?
На фоне неба возникли силуэты Осохора и двух его уит-мехе. Спускаясь, они прыгали по камням словно небольшое стадо горных антилоп. Воины за моей спиной уже готовили мечи и секиры, распускали ремни на связках дротиков, привязывали к запястьям пращи.
В сумках пращников глухо шелестели глиняные снаряды, кто-то поспешно – жик-жик! – подтачивал топор.
– Сотен семь впереди, – доложил Осохор, – потом повозки и еще четыре-пять сотен воинов. В повозках люди в красных плащах. Богатые, мой вождь! Шапки золотые, плащи красные, как солнце на закате, и тоже шиты золотом. Еще ожерелья из бирюзы.
Сирийцы, мелькнуло у меня в голове. Сирийские князья любили пышно одеваться – в пурпурные финикийские ткани, в тиары, украшенные самоцветами и золотом. Войско, с которым нам предстояло столкнуться, могло быть первой из дружин, отправленных на помощь Шарухену. Видно, в Сирии еще не знали, что Яхмос уже стоит под городскими стенами.
– Золото… – пробормотал Усуркун.
– Бирюза… – эхом откликнулся Иуалат.
– Плащи, – добавил Тахи, старший над третьей сотней.
Эти трое, как, впрочем, и все остальные за моей спиной, не думали о численном превосходстве врага, о вероятности смерти или тяжелой раны; ими руководил разбойничий инстинкт: всех перерезать и отобрать богатства. Эта идея фикс не вызывала у меня ни неприязни, ни, разумеется, сочувствия. Они были тем, чем были, а я – одним из них и, кроме того, наблюдателем и собирателем фактов. Нам, психоисторикам, известно, что прошлое, цепь событий и нравы людей, не изменить и что попытка подойти к истории в терминах вины и правоты, жертв и злодеев нелепа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19