черная бархатная пустота с точками звезд, далекое солнце Хаймора и маневровые огни квадроплана. Аппарат, набирая скорость, быстро удалялся от корабля.
Пол снова дрогнул. Вторая машина, похожая на серебристый крест с утолщением в центре, выскользнула из шлюза.
– Вот и все, – сказал Тревельян. – Сейчас мы сойдем с орбиты, наберем скорость и прыгнем к Ягоде. Ну, это такое место, где лучше не задерживаться. Мрачная планета! – Он помахал Анне рукой и отступил на пару шагов от ее портрета. – Пойду поплаваю в бассейне. Жаль, что тебе нельзя окунуться.
– Жаль, – согласилась девушка. – Когда ты опять придешь?
– Скоро, – побещал Ивар, – скоро.
Он направился в спортивный зал. Взгляды бывших пассажиров транспорта провожали его. Студенты, приятели Анны, офицеры Флота в синих с серебром мундирах, компания терукси в пестрых одеждах, коллега по Фонду (когда-то он добирался на Пта), люди из Исследовательского корпуса, несколько приятных загорелых женщин – эти возвращались домой с Гондваны… Сотни глаз, сотни лиц, сотни историй, длинных или совсем коротких… В будущем, думал Тревельян, какой-то скучающий странник подойдет к его изображению, заведет разговор и спросит: зачем ты летишь на Пекло, в эту чертову дыру? И услышит загадочный ответ: лечу, ибо Серый Трубач перешел горы.
«Хорошая малышка, – раздался ментальный голос командора. – Скромная, но цену себе знает».
– Ты это о чем? – вслух поинтересовался Тревельян.
«О девушке, с которой ты беседовал. Из таких выходят прекрасные жены, парень. А тебе как раз пора остепениться».
– Во-первых, я еще не готов к такому решительному шагу, а во-вторых, где ее искать? Тридцать два года прошло, как она летела на этом корабле. Она теперь не юная девица, а зрелая женшина…
«Вот и отлично. Монике, второй моей супруге, было пятьдесят, когда мы встретились. Женщина в таком возрасте знает, чего хочет, и это, поверь, большое преимущество. Ей хотелось детей, и за три года она подарила мне троих. – Командор смолк, погрузившись в воспоминания, затем добавил: – Ты, кстати, происходишь от Сергея, старшего сына Моники».
Ивар ухмыльнулся и поправил наголовный обруч.
– Помнится, ты утверждал, что моим прародителем является Павел, сын от первой жены.
«В самом деле? Ну, возможно, возможно… Бывает, что я путаюсь в своих потомках… семь сыновей, восемь дочерей, которых я видел лишь в перерывах между боевыми действиями… даже имена запомнить трудно».
Тревельян с неодобрением хмыкнул и перешагнул порог спортивного зала. Тут, за танцевальной площадкой, между статуями Артемиды-охотницы и Геры, матери богов, возвышался конус с зеркальной поверхностью, внушительная геометрическая фигура величиной с планетарный вездеход. Корпус трафора, содержащий Мозг с Сайкатской станции, мог, однако, принимать и другие формы и при нужде довольно резво перемещаться.
При виде Тревельяна робот выдвинул штангу с голосовым вокодером и пророкотал:
– Ррза тежи агхата, оррт тажи Хиндаг.
Звуки лаюшего гортанного языка кочевников разорвали тишину. То была поговорка северян, мудрость народа, странствующего по бескрайним засушливым равнинам: как бы далеко ни находился человек, он всегда близок к богу. Туземцы Пекла, как некогда земляне, говорили на множестве наречий, диалектов и жаргонов, и память Тревельяна, даже подстегнутая гипнотическим внушением, не могла вместить все изобилие местной лингвистики. Но для Мозга в этом не было проблем.
– Отличное произношение, – заметил Ивар, коснувшись гладкой поверхности конуса. – Продолжай в том же духе.
Затем он сбросил одежду и погрузился в бассейн. На Пекле такого удовольствия не будет, мелькнула мысль. Он перевернулся на спину и закрыл глаза. Пыльная равнина легла перед ним; раскинулись пустыни, покрытые щебнем и рыжим песком, встали бесплодные горы, заклубились шапки дыма над сотнями вулканов, потекли потоки лавы, и злые солнца, Асур и Ракшас, начали карабкаться в зенит, заливая землю нестерпимым жаром. Вздрогнув, Тревельян глубже погрузился в прохладную воду, словно она могла защитить от этих мрачных неприветливых картин. Командор зашевелился в его сознании, буркнул: «Та еще планетка! Что за гнусная дыра, прокляни меня Всевышний!» – и замолчал. Видно, других комментариев для Пекла у него не нашлось.
Поплавав с четверть часа, Ивар вылез, понежился в струях теплого искусственного ветерка, натянул комбинезон и решил поработать. Трех полетных недель было недостаточно, чтобы заняться чем-нибудь серьезным; все, что он планировал – освежить в памяти языки Пекла, проштудировать географическое описание планеты и разобраться с теми эстапами, которые Фонду удалось внедрить за два последних десятилетия.
– Ксенологический компедиум, раздел «Равана», – велел Тревельян, опустившись в кресло.
– Слушаюсь, эмиссар, – откликнулся Мозг, включая трансляцию. Прежде он звал Тревельяна «ньюри» (этот почетный титул использовали кни'лина высшего сословия), но бортовой компьютер, приверженный земным обычаям, обращался к Ивару по должности.
Вскоре Мозг сообразил, что с прежним титулованием покончено, и тоже перешел на «эмиссара». Цепи распознавания ситуаций были у него весьма чувствительны.
Тихо загудел голографический проектор, и в потемневшем куполе зала вспыхнули две звезды – красноватая, тусклая, висевшая на рукотворном небосклоне словно огромный, подернутый патиной медный щит, и ослепительная белая. На красную звезду можно было глядеть не щурясь, но лучи белой, хоть и совсем небольшой, острыми иглами кололи глаза. Тревельян прикрыл их ладонью. Светила отодвинулись в глубь темного пространства, мелькнули сфероиды ближних планет – безжизненных, раскаленных, лишенных воды и атмосферы;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18