Дело кончилось тем, что ботинки пропали с концом. Навсегда. «Украли!» – припадочно брызгая слюной, орал пройдоха, но чего-то жевал втихомолку, ходил к Зеленцову пить самогонку, значит, обувь променял. Старшина Шпатор изо всех сил старался сбыть Булдакова в другие подразделения, но там такого добра и своего было вдосталь. Никуда его не брали, даже в пулеметную роту не брали, где бы самый раз ему станок «максима» на горбу таскать, в химчасть, на конюшню, в продовольственно-фуражное отделение и в другие хорошие, сытные места орлов с пройдошистыми наклонностями, с моральным изъяном вообще не допускали, а этот еще и припадочный, еще и артист.
Сидя на нарах босой, не глядя на холод, до пояса раздетый – закаляюсь, говорит, – артист читал больным и таким же, как он, симулянтам старые газеты, устав гарнизонной службы, иногда объяснял и комментировал прочитанное.
– «В Москве состоялось очередное совещание по вопросам улучшения политико-просветительной работы». Та-ак, просвещайтесь, а мы пошли дальше: «Молодежный лыжный кросс в честь дня рождения любимого вождя». Та-ак, это уж совсем хорошо, совсем славно. «Фашизм истребляет молодежь» – вот чтоб не истреблял, надо хорошо на лыжах бегать! Во! «Лаваль формирует отряды французских эсэсовцев…» – во блядина! Это куда же Даладье-то смотрит? Прогулял Францию, курва, и на тебе…
– Ле-ох! Это кто такие Лаваль да Ладье?
– Да мудаки такие же, как у нас, прое…ли, прокутили родину, теперь вот спасают… Стой! Во, самое главное наконец-то написали: «Из выступления Бенеша: «Гитлеровская Германия непременно и скоро рухнет»…
– Ле-ох, а кто это – Бенеш-то?
– Да тоже мудак, но уж чешский, тоже родину продал и теперь вот в борцы-патриоты подался.
– Ле-ох, ну их, этих борцов! Че там, на фронте-то?
– На фронте-то? На фронте полный порядок. Заманили врага поглыбже в Россию и здесь его, суку, истребляем беспощадно. Во, сводка за второе декабря: «В течение ночи на второе декабря в районе Сталинграда и на Центральном фронте наши войска продолжали наступление на прежних направлениях. В районе Сталинграда наши войска вели огневой бой и отражали атаки мелких групп противника. В заводской части города артиллерийским огнем разрушено девять немецких дзотов и блиндажей, подавлен огонь двух артиллерийских и четырех минометных батарей. На южной окраине города минометным огнем рассеяно скопление пехоты противника. Северо-западней Сталинграда наши войска вели наступление на левом берегу Дона. Бойцы энской части атаковали с фронта немцев, оборонявшихся в укрепленном населенном пункте. В это же время другие наши подразделения обошли противника с фланга. Под угрозой окружения гитлеровцы в беспорядке отступили, оставив на поле боя триста трупов, большое количество вооружения и различного военного имущества. На другом участке артиллеристы под командованием тов. Дубровского уничтожили девятнадцать немецких дзотов и блиндажей и подавили огонь трех артиллерийских батарей противника. Наши летчики за первое декабря сбили в воздушных боях семь и уничтожили на аэродромах двадцать немецких самолетов. Юго-западнее Сталинграда наши войска закреплялись на достигнутых рубежах». А вот тут же, в газете «Правда», вечерняя сводка за второе декабря: «Частями нашей авиации на различных участках фронта уничтожено и подбито двадцать немецких танков, до ста пятидесяти автомашин с войсками и различными грузами…»
– Шиш с ними, с грузами. Давай про бой.
– Есть про бой! «В заводском районе Сталинграда наши войска вели огневой бой и разведку противника, артиллеристы энской части разбили три вражеских дзота, два блиндажа и подавили огонь трех батарей».
– Эк мы их, сволочей, крушим!
– Крушим, крушим! Заткнитесь, слушайте дальше. «На южной окраине города отбиты атаки мелких групп пехоты и танков. Уничтожено до роты немецкой пехоты. Юго-западней Сталинграда…»
– Ну со Сталинградом все ясно – крошим гада… Про другие фронта че пишут?
– Че пишут? Че пишут?… Два пишут, ноль в уме… Во! «Восточнее Великих Лук части энского соединения, отражая многочисленные атаки немцев, продвинулись вперед. Противник потерял убитыми свыше двух тысяч солдат и офицеров. Подбито девятнадцать немецких танков, захвачено двенадцать орудий, восемь танков, десять автомашин, четыре радиостанции…»
– А котелков сколько?
– Чего?
– Котелков сколько захвачено?
– Про котелки в другой раз сообщат. В этой «Правде» места не хватило.
– А наши-то че, заговорены?
– Само собой, заговорены, закопаны, зарыты. Все чисто, все гладко. Мы ж из породы…
– Кончай трепаться, информатор тоже нашелся! Придет время, все, че надо, скажут, – вмешивался в беседу Яшкин. – У тя, Булдаков, язык как помело, и за это ты пойдешь дрова пилить.
– Есть дрова пилить. Конешно, лучше бы чай пить. Но раз родина требует…
И Булдаков набирал команду на дрова, заставлял ребят ширыкать сырые сосны, и они добросовестно ширыкали, потому что промышлявший в это время Булдаков всем добытым поделится по-братски, честно, и вообще он пилить не должен, он не какой-то там чернорабочий, он… да лешак его знает, какой он, чей он, но что друг и брат всех угнетенных людей – это уж точно.
«Стариков», оставшихся от прошлых маршевых рот и действовавших на молодую братву положительным примером, мало-помалу разобрали, взамен их помкомвзвода Яшкин привел целое отделение новичков, среди которых был уже дошедший до ручки, больной красноармеец Попцов, мочившийся под себя. По прибытии в казарму он сразу же залез на верхние нары, обосновался там, но ночью сверху потекло на спящих внизу ребят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17