Пришлось напиваться впрок. Там же, у ручья, дали по две пригоршни сероватой муки. Питер был голоден и хотел быстро проглотить ее с водой, но Эрик остановил его.
– Так нельзя, – сказал он.
– А как надо? – Питер уже знал, что советами Эрика пренебрегать не следует.
– Для начала нужно собрать сухой травы.
И, отдав на сохранение Питеру завернутую в лопух порцию муки, Эрик быстро собрал пучок сухой осоки. Потом размочил ее в воде и принялся измельчать руками. Еще раз перетерев с водой, разделил траву на две части и одну передал Питеру.
– Разведи свою муку водой, чтобы получилось тесто, а потом все это смешай с травой.
– И что потом?
– Потом это можно съесть.
Питер сделал как велел Эрик и принялся поедать порцию. Еды стало больше, он почувствовал, что наполнил живот.
– Ну и зачем нужно было все перемешивать? Чтобы наесться?
– И это тоже, но сырая мука – тяжелая еда, в дороге может неправильно в брюхе лечь, станет разливать желчь, икота замучает.
– Ты так много знаешь, Эрик. Откуда это?
– Из жизни, мне пришлось через многое пройти, прежде чем я стал наниматься в охранники.
– А кем ты был раньше?
– Наемничал.
– Воевал за деньги?
– Да.
– А кем был до этого?
– Вором.
– Вором? – удивился Питер. – Ты таскал из карманов кошельки?
– Нет, у нас была шайка, и мы грабили тех, кто выезжал из города, подстерегая их в полумиле от крепостной стены. Мне тогда было столько же лет, сколько тебе.
– Почему же ты пошел в воры? Что на это сказали твои родители?
Эрик грустно улыбнулся.
– Мать я не помню, а отец всегда пил, опускаясь все ниже. Была старшая сестра, но, уехав на заработки, так и не вернулась. Либо совсем сгинула, либо тянет где-то невольничью лямку.
– А что было потом?
– Потом на нас сделали засаду люди тамошнего барона, связали и вывезли в лес, где всех, кроме меня, повесили. Мне дали шанс, поскольку я оказались самым молодым, сказали – вот тебе полчаса, а потом мы с собаками идем по следу, сумеешь оторваться – будешь жить, не сумеешь – повесим рядом с дружками.
– И как же ты?
– Там был большой пруд, я забрался в самую тину и укрылся среди зарослей камыша. Там и просидел три дня, пока меня искали. Когда охотники пытались прочесывать заросли, погружался под воду и дышал через камышинку.
– А чем же ты питался?
– Чаканом.
– Теперь понятно, откуда ты так здорово умеешь его чистить.
– Да уж, наловчился.
– А скажи, Эрик, тебя секли?
– О, много раз!
– А где же?
– На военной службе. Там наказывают за всякую провинность, бичами, розгами, плетью.
– И все это ты испытал на себе?
– Пришлось, приятель. Но и ты неплохо начал.
– Да уж. – Питер пошевелил плечами, и ободранная спина отозвалась жгучей болью.
Питер вспоминал этот разговор, когда они уже плелись по Савойской пустыне. Конвоиры то и дело прикладывались к бурдюкам с водой и обильно потели, давали слизнуть влагу с ладони лошадям, иногда смачивая им головы между ушей, а изнывающим от жажды и жары невольникам оставалось только терпеть.
Очень кстати по дороге попалась одинокая скала, и Теллир разрешил передохнуть в ее тени.
– Хорошо идем, – сказал Эрик, когда они с Питером опустились у прохладной стены.
– Что значит хорошо? – Питер с трудом переводил дыхание, казалось, что язык присох к небу. Панамы, которые невольники соорудили из речных лопухов, высохли и рассыпались, приходилось защищать голову чем попало – многие рвали рубахи.
– Никто не умер, обычно пятая часть остается на дороге, а у нас нет даже больных.
– Это потому, что хозяину деньги нужны и он не велит нас бить, – пояснил кто-то.
– Нас всего-то дюжина, – пробурчал Биркамп. – А была бы сотня, лупили бы почем зря.

16

Когда солнце стало садиться, едва передвигавшие ноги пленники наконец увидели силуэты приземистых построек. Потянуло дымом очагов, лошади конвоиров встрепенулись и пошли бодрее, однако успеть к окраине Датцуна засветло не получилось, солнце село, и спустилась темнота. Тем не менее ехавший первым Теллир уверенно держал курс на огоньки масляных светильников.
– Дошли, хвала небу, – произнес кто-то.
– Эй вы, собаки-шакалы! Встать плотнее, знаешь! Если кто побежит – остальным головы срубим, знаешь! – пригрозил конвоир, однако никто сбегать в ночи не решался, ведь вокруг все еще была пустыня.
Появилось эхо от стука копыт – невольников гнали по узкой улице, ограниченной с обеих сторон высокими глинобитными заборами. Теллир остановился, слез с лошади и, подойдя к воротам, несколько раз ударил по ним кулаком.
Вначале никакого ответа не последовало, но затем послышались шаркающие шаги, ворота со скрипом отворились, и в проеме заплясал слабый огонек светильника. Теллир обменялся с незнакомцем несколькими фразами, ворота распахнулись шире, и предводитель первым вошел во двор, ведя в поводу лошадь.
– Пошли! Пошли скорее, собака-шакал! – стали кричать конвоиры, тыкая пленников в спины. Спотыкаясь в темноте, они вошли во двор, человек со светильником открыл дверь в сарай, куда и загнали невольников.
В сарае оказались сухие глиняные полы и, самое главное, царила приятная прохлада.
Дверь закрыли, но ненадолго, скоро явились двое охранников с зажженным факелом и пересчитали пленников.
– Воды бы, ваша милость, – выразил Эрик общие чаяния.
Охранник зло на него посмотрел и, выйдя из сарая, буркнул:
– Будет вам вода, собака-шакал.
И действительно, вскоре он вернулся с полным бурдюком, поставив его у двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17