Зажмурившись, он представил, что все его тело стало одним языком. Раздвинув ножницы, он сунул кончик языка между лезвиями. Боль от ожога ослабла. Среди историй, которые читали ему монахини в приюте, была сказка про ласточку. Он помнил, что одна старуха вырезала у ласточки язычок, после чего птичка ей отомстила, а вот как именно, припомнить не мог. Он усиленно копался в запасниках своей памяти — безуспешно. Потом попытался остановить дрожание челюсти, но и это не удалось.
Кончик языка подрагивал между лезвиями ножниц. Когда крошечный скользкий кусочек плоти упал наконец из его рта и ручьем хлынула кровь, Хаси немедленно заткнул рот марлей. Кровь лилась такой сильной струей, что ему стало страшно, хотя боли он почти не ощущал. Запихивая куски бинта один за другим в рот, он дрожал всем телом. Весь его рот оказался забит окровавленными тряпками, он не мог дышать.
Хаси поднялся на ноги и выплюнул всю окровавленную массу на пол. Он попытался откусить кусочек листа алоэ и приложить сочную мякоть к языку, но кровь продолжала струиться потоком. Он заметил валяющиеся на полу ножницы, к которым прилип кончик его языка. И тогда вспомнил вдруг, как отомстила ласточка: она послала старухе коробку с подарком, но когда та ее открыла, внутри оказались чудовищные бесы. И пока Хаси стоял, прижимая ко рту оставшуюся марлю, он думал о том, кому бы послать коробку с бесами.
ГЛАВА 24
Анэмонэ дожидалась автобуса. Был час пик, и не менее десяти человек выстроились в очередь. Перед Анэмонэ стояла старушка с повязкой на глазу, за ней — женщина с двумя детьми. Старушка поглядывала то на расписание автобусов, то на свои часы. Наконец обернулась к Анэмонэ.
— Он опаздывает!
— Должно быть, пробка перед гаражом, — ответила Анэмонэ.
Старушка покачала головой, достала из коричневой сумочки пачку сигарет и закурила. Дети за спиной Анэмонэ пытались вырвать друг у друга игрушечный самолет и время от времени ее толкали.
Старушка приподняла с глаза повязку, протерла его тампоном и сказала, обращаясь к Анэмонэ:
— Ты приятно пахнешь, малышка! — На тампоне виднелись следы гноя. — От тебя пахнет молоком. Наверное, у твоих родителей молочная ферма?
Анэмонэ понюхала свои ладони.
— Нет, — сказала старушка, — ты уже пропиталась молочным запахом и потому его не ощущаешь. А где находится ваша ферма?
— Я работаю в кондитерской, рядом с универмагом, — сказала Анэмонэ.
Старушка поправила шапочку и швырнула грязный тампон в урну. При виде воспаленной кожи под повязкой Анэмонэ вспомнился несчастный Га-риба на автостраде. После допроса полицейские выдали ей то, что от него осталось, но ни один из ближайших крематориев не согласился принять ее пакеты с останками крокодила. Автомобиль был так испачкан, что им невозможно было пользоваться, поэтому Анэмонэ отогнала его на свалку, упаковала свою одежду и акваланг, чтобы отправить их отдельно, а сама купила билет на ближайший поезд в северном направлении. Сразу же после отправления поезда пластиковые пакеты начали протекать. Из них сочились кровь и слизь, и Анэмонэ ничего не оставалось, как выйти на следующей же остановке, прежде чем явится контролер и обнаружит все это безобразие. Пришлось взять такси до Аомори и швырнуть пакеты с останками крокодила с пирса. На пароме от Аомори до Хакодатэ ей попалась статья в газете, от которой она поперхнулась: «Гигантский крокодил на автостраде».
Анэмонэ остановилась в гостинице в Хакодатэ, но была так встревожена, что не могла заснуть, и на следующий же день заказала билет до Токио. Она понимала, что ей все равно не позволят снова увидеться с Кику, поэтому лучше отправиться прямо домой. Но по дороге в аэропорт, когда ее такси мчалось мимо темной серой стены и водитель сказал, что это Исправительный центр несовершеннолетних, она попросила ее высадить.
Она долго бродила вокруг тюрьмы, за стенами которой находился Кику с поникшими плечами и понурой головой. Она решила остаться здесь еще хотя бы на один день.
Анэмонэ с дрожью подошла к охраннику у ворот и попросила его о внеочередной встрече с заключенным. Охранник объяснил, что она должна обратиться к начальству тюрьмы, и она, сжавшись в комок, нырнула в слабоосвещенное помещение. В коридоре ей повстречался заключенный, который выносил ведро с нечистотами. Он остановился и пристально посмотрел на нее, его бритая голова слабо поблескивала при тусклом свете.
— Ты чего здесь торчишь? — рявкнул охранник, и заключенный немедленно удалился.
Чиновник в голубой форме тщательно осмотрел Анэмонэ, ее китайские тапочки, кожаные бриджи и длинные алые ногти на ногах, после чего спросил:
— Если я не ошибаюсь, в настоящее время у вас нет ни определенного занятия, ни постоянного места жительства. — От его куртки воняло потом. — Мы могли бы позволить вам свидание при условии, что вы его ближайшая родственница.
— Вы имеете в виду, если бы у меня была работа и постоянное место жительства? — Полицейский утвердительно кивнул.
Наконец подошел автобус, и ожидавшие стали забираться внутрь. Перед старушкой полез мужчина с таким большим чемоданом, что ему никак не удавалось втиснуть его в салон. Внезапно отпрянув, он ударился о старушку, которая, чтобы не упасть, схватила Анэмонэ за руку. Та вскрикнула, махнула рукой и задела по лицу стоявшего позади ребенка. Тот выронил модель самолета, крылья у которого сразу же отвалились. Затоптав каблуком сигарету, старушка извинилась перед Анэмонэ, но когда та, потирая синяк на руке обернулась, стоявшая за ней женщина, крикнула, обнимая плачущего мальчишку и потрясая самолетом со сломанными крыльями:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144