Снимаю курт
ку. Снаружи, думаю, градусов десять тепла. При первых же упражнениях стане
т жарко.
Аслан накрыт с головой. Иван закутан весь кроме лица, рот его открыт и спол
з вниз, большой мятый рот. Болтливого, любящего поспорить и постебаться е
врея. Только однажды они вышли со мной на прогулку. Раз за десять дней.
Умывшись, я нажимаю «вызов». Дежурный открывает кормушку. «Будьте добры
принесите очки». Кормушка закрывается. Я выключаю вызов. Если не выключи
ть Ц Zoldaten хлопнет кормушкой Ц условный сигнал. Мол, выключи.
В зависимости от расторопности через пару минут или более Zoldaten протягивае
т в кормушку очки. «И включите, пожалуйста, второй свет!» От повторяемости
тюремных формул противно, но если сменить формулы, то тюремную машину за
клинит. Чай пить нет смысла, не успею, сказано же было, через 15 минут. Они мог
ут растянуться до получаса или же сократиться до десяти, однако лучше вы
пить чаю придя с прогулки. Я наклоняюсь над дубком, включаю ящик, НТВ. Посл
едние минуты перед новостями. Слева у логотипа НТВ Ц цифры времени. Разб
орчиво видны 7, двоеточие, пятёрка, а вот что следует за пятёркой Ц неразб
орчиво. Наконец, вот новости: «Талибы отвергли ультиматум о выдаче Усамы
бен Ладена». «Путин собрал в резиденции Бочаров Ручей всех своих силовых
министров». «Состоялась панихида по высшим офицерам Генерального Штаб
а, погибшим в результате катастрофы вертолёта в Чечне».
Новости лишь кажутся новостями. Что ультиматум предъявлен, мы знали, что
Путин собрал министров, мы знали, что вертолёт с двумя генералами и аж вос
ьмью полковниками сбили, мы тоже знали. Иллюстративное обеспечение инфо
рмации архивное, только панихида свежеотснята, все остальные сюжеты кое
-как проиллюстрированы чёрт знает какими картинками. И всё же Ц окно в ми
р. Всё же эти звуки и это серо-синее изображение расширяет тюремную камер
у. Всё же появляется перспектива: мир снаружи. Иначе мир бы измерялся от Ив
ановых пяток до решки на окне.
В замок вставили ключ. Я выключаю телевизор. Беру свои леденцы и картонки,
руки за спину, лицом к двери Ц жду. Дверь открывается. По тюремным правила
м нельзя выводить зэка одному. Посему за дверью их как минимум двое. Двери
открываются. Да, Ц двое. Выхожу, поворачиваю налево, и по зелёной дорожке,
наверху амфитеатр Ц все четыре этажа. Они следуют со мною, один Ц вперед
и, другой Ц сзади. Номера камер уменьшаются слева, «тридцать один», «трид
цать», «двадцать пять», далее пульт, атланты держат окно, узловая связка б
уквы "К" Ц её пазуха. По пути меня передают друг другу. Те Zoldaten, кто начинал ид
ти со мною, отстали, но зато идут другие. Всего их скапливается в эти момен
ты от шести до десяти Zoldaten. От пульта направо Ц пересекаю ровно посередине
самую длинную черту буквы "К". Открытая дверь Ц иду в неё Ц мимо висящих в
шкафу фуфаек и лежащих шапок, затем налево, и вот два лифта: обе крашеные с
ерые двери. Один уже ждёт открытый Ц не спрашивая иду в лифт. В самую глуб
ину. Лифт разделен на два отсека. Из своего Ц большего Ц Zoldaten задвигает за
мною скользящую дверь. Сверху, и двери, и стенки в стекле. Он закрывает лиф
т. Нажимает кнопку. Едем на крышу. Прогуливаются в крепости Лефортово на к
рыше.
Он выходит из лифта. «Идём?» Ц обращается не ко мне, но к невидимому пока к
оллеге. Мне он говорит «Пошли!», выходим вперёд. Там нас ждёт выводящий сег
одня Zoldaten. Загнав нас в прогулочные дворики, он подымется над нами и будет на
блюдать нас сверху, разгуливая над нашими зинданами. Десяток шагов, пово
рот направо: пятнадцать дверей в коридоре с обеих сторон с цифрами, Ц «пя
тнадцатая» самая близкая, «первая» Ц в дальнем конце коридора, Ц самая
неуютная и самая маленькая. Сегодня мне досталась «четырнадцатая». Едва
ли не лучшая. Дверь в неё открыта. Захожу. Вверху небо в решётку и сетку. Одн
а четвёртая затянута железным листом. Прохладно. Облупленный цементный
пол. Дико орёт музыка. Это чтобы мы не могли переговариваться из зиндана в
зиндан. Кладу леденцы и картонки на выщербленную лавку. Небо чистое, холо
дное, солнечное небо бабьего лета в Москве. Бля, при мысли «бабье» сжимаю з
убы. Долой бабье, вон бабье! Скоро холод, скоро дожди, скоро зима, зима Ц хор
ошо. Не так будет больно сидеть.
Музыка заканчивается. Знакомый голос Ксении Лариной. И её мужа Рената Ва
лиулина. Повезло. «Эхо Москвы». Подымаюсь на носках, Ц выношу руки из-за с
пины перед собой, Ц вытягиваю на высоте плеч и приседаю. Ц Раз! Ц пошёл.
Ц Два, то же самое. Перекатываю леденец языком. Три, четыре…
Прогулочные дворики по сути такого же размера, что и камеры. «Первый» дво
рик много меньше камеры, «четырнадцатый» дворик шире и больше, конечно. Н
о дело в том, что тут есть небо. Видны облака. Когда идёт дождь, я всё равно х
ожу под дождём. Ну разве что не ложусь делать отжимания. Воздух, опущенный
в зиндан с неба, в сущности такой же что и на воле.
Сделав сто приседаний, я совершаю бег на месте. Считаю по левой ноге сотню
раз. Затем раскладываю картонки на цементном полу, опускаюсь, кладу ладо
ни на картонки, вспоминаю тирана Лёху и начинаю дышать, пыхтеть, прижимат
ься к цементу и отжиматься. Сделав тридцать раз Ц встаю. Стены в зиндане и
з некогда жёлтой штукатурки. Наложенная комками, неприглаженной, она ими
тирует что-то, природные камни, хер его знает, что. Ближе и ниже к полу штука
турка покрыта зелёным микроскопическим мхом. Только скамейка и жестяна
я банка, служащая пепельницей и плевательницей в углу зиндана Ц вот и вс
я обстановка, если можно так выразиться, мебель зиндана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115