На живом инструменте, никакая не запись. Жизнь плескалась в «Эмбасси» глубокая, не хуже чем в «Пи Джей Кларке». Из элевейтора вышла, навстречу вам с Авдреа компания, похожая на цирковую труппу.
Ебались мы долго. Андреа особенно крепко пахла. Засыпая, положив на меня липкую крупную ногу, она прошептала: «Что случилось с моим мужчиной? Ты был с-оооооу гуд…» Я не рассказал ей о теории Яна Злобина. Я положил руку на задницу официантки и отметил, что согласно этой теории Андреа подвигалась благодарно под моей ладонью, влилась в ладонь поудобнее и уснула…
Когда мы проснулись, шел дождь. Тихий, весенний дождь. Было больше двенадцати, потому Андреа, даже не приняв душ, спешно убежала. Три раза в неделю она посещала уроки современного балета. На мой взгляд ее тяжелый зад и ляжки располагали только к одному виду балета, к балету в постели, но разе кто-нибудь кого-нибудь на этой земле переубедил? Она тратила большую часть зарабатываемых во «Фрайарс Инн» money на эти уроки…
Протирая ящики комода, принесенного вчера с Яном, я нашел под старой газетой, устилавшей дно одного из них, листки, вырванные из книги. Вглядевшись в мелкий шрифт, обнаружил текст статей уголовного кодекса штата Нью-Йорк. «Нападение с применением смертоносного оружия…»: все возможные виды, даже нападение с молотком. Следовали цифры сроков, дополнения и исключения. Несколько статей были обведены красным карандашом. Ясно, что обитатели «Эмбасси» стремились к знаниям: желали знать свои права и обязанности. Тип, покинувший номер 1063, у которого мы нашли комод, покинул его не добровольно – его арестовала полиция.
Заполнив комод новой начинкой (среди прочих бумаг, треть рукописи «Дневника неудачника»), я лег у окна и раскрыл «Дуче». Вчера я оставил юношу Муссолини в Швейцарии. «Кажется однако, – ехидно прокомментировал Смиф, – что он был куда менее беден, чем он будет претендовать позднее. Письма и фотографии показывают его очень хорошо одетым и далеким от исхудания.» Зазвонил телефон. «1026? Спустись-ка вниз.»
Ебаный Пэрзе звучал плохо. Ебаный Пэрэс скажет мне, чтобы я заплатил рэнт. У меня оставалось семнадцать долларов на десять дней. Мне придется отдать их Пэрэсу. Бросить кость собаке, чтобы не давать ей мяса.
Неизвестное злоумышленное животное успело нагадить, очевидно, лишь за пару минут до моего выхода в коридор, потому в коридоре удушливо воняло свежим дерьмом. У элевейтора стоял черный старик с собакой, перманентно прижав кнопку пальцем. Приглядевшись, я увидел, что ухо и часть щеки старика представляли сплошную кроваво-гнойную язву. Я не видел гнойного старика до этого. Возможно он поселился в номере арестованного.
Над конторкой менеджэра был натянут желтый пластик. С потолка холла на пластик тяжело и часто сваливались капли воды. Каким образом вода сумела протечь через все одиннадцать этажей отеля? Пэрэс сидел под пластиком злой, и очень. Я выложил семнадцать долларов.
«Ты что, смеешься надо мной? – сказал Пэрэс, брезгливо приподняв мои доллары одной рукой. – Ты должен нам за полтора месяца, следовательно 240 плюс таксы».
Я был уверен, что он возьмет money, но повыебывается. «Кэмпбэлл согласился подождать, – сказал я. – Следующий чек весь отдам вам. Я плачу лучше других, разве нет? ЭФ-мэн должен еще за прошлый год, за 1976-й…»
«Shit! – сказал Пэрэс. – Тебе не стыдно? Фэт-мэн имеет два грамма мозга. Черным вообще один хуй, их ничто не колышет… А ты книжки имеешь…»
«Не будь расистом», – сказал я. Он покачал головой. Придвинул к себе мои доллары.
«Квитанцию…» – сказал я.
«Рубашки по двадцать долларов носишь… пиджак из бархата…» – сказал Пэрэс грустно, оглядев меня, И стал писать квитанцию. Качая головой.
Поднявшись к себе, я вернулся к Муссолини. Страничка уголовного кодекса штата Нью-Йорк, послужившая мне закладкой, лежала под фразой «он был куда менее беден, чем он будет претендовать позднее. Письма и фотографии показывают его очень хорошо одетым и далеким от исхудания.»
Личная жизнь
Она стояла в этих блядских красных туфлях, голые ноги из-под пальто, пританцовывала и смеялась. Я смотрел на красные туфли и вспоминал почему-то, как давно в Москве, некто, возвратившийся из командировки в Париж, убеждал меня что все парижские проститутки носят красные туфли. «Не хуя подобного, – подумал я. (Далеко за ней, в освещенной щели была видна улица Сент-Дэни.) – Не хуя подобного, не все…» Я хожу здесь достаточно долго, чтобы изучить предмет. Она, переминавшаяся в красных туфлях, не была проституткой, это была моя любимая женщина. Вот как. Она поселилась на Сент-Совер, вытекающей из Сент-Дэни случайно… От молчаливых размышлений, имевших целью отвлечь меня от действительности, меня отвлек ее голос.
«У меня парень, – сказала она. – И можешь себе представить, – очень интересный парень. Хоть ты и считаешь, что только ты один существуешь, но встречаются еще мужчины. Он моложе тебя, моего возраста. Нам вдвоем очень хорошо.» – Она улыбнулась такой улыбкой, что я понял, что ей-таки очень хорошо.
Мне захотелось дать ей по наглой большеротой физиономии. «Дрянь! – сказал я. – Наглая русская девка…»
«Ну и девка, ну и что… – сказала она. – Я тебя любила, а ты мной пренебрегал. Когда я приехала в Париж, ты даже за сигаретами мне не сходил. Бросил мне карту, – иди! И потом…»
«Я с тобой жил… Несмотря ни на что. Разве нет? Ты напивалась, приходила утром или вовсе не приходила, ты дралась со мной, как дикая кошка, но я все же жил с тобой…»
«Ты стал маленький какой-то…» – она с действительным сожалением осмотрела мою фигуру снизу доверху, как будто примерив на меня имеющийся у нее груз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54