С июля 1989 года появились одна за другой четыре моих статьи в "Собеседнике", направленных против перестройки. Одна из них "Мазохизм как государственная политика СССР в правление Горбачёва", вызвала особенный шум в России и волна первого отвращения ко мне пробежала по обществу. В сентябре и октябре две статьи "Размышления у пушки", и "Больна была вся Европа" опубликовали "Известия". В ноябре Боровик пригласил меня на телевидение, а моим противником по ту сторону камертона был избран Марк Захаров. Когда в декабре 1990 года "Известиями" завладел Голембиовский, а моего покровителя, редактора Ефимова, забаллотировал коллектив газеты, я послал свою очередную статью (если не ошибаюсь "Жизнь Ивана Иванова в перестройку", или как-то так, во всяком случае "Иван Иванов" присутствовал) в газету "Советская Россия". Меня охотно напечатали. А либеральная интеллигенция задохнулась в отвращении. С тех пор мои статьи регулярно появлялись на страницах "Советской России". Таким образом, мой первый импульс поучаствовать в судьбе Родины был журналистский. Я хотел объяснить соотечественникам, что они безумны, что следует остановить безумие. Что европейское благосостояние нажито постепенно, за сотни лет, за счёт безжалостного грабежа колоний. Что проекты вроде "500 дней"-тотально нереальны. Что перевести на производство мирной продукции даже один военный завод в Альзасе стоит безумных денег и десять лет тяжёлого труда. Что зажиточная ФРГ до сих пор не сделала зажиточной Восточную Германию. Что "преступлений" у других стран не меньше, чем у России. Напоминал о мальгашском восстании 1947 года, когда французские войска, только что "освобождавшие" свою Родину от Гитлера уничтожили 70 тысяч человек. Рассказывал о преступлениях янки на Филиппинах в начале века, когда призванные помочь филиппинцам освободиться от власти испанской короны американцы вырезали 600 тысяч аборигенов! То есть объяснял соотечественникам, что у других стран такая же кровавая история, а подчас ещё кровавее. Я впервые объяснил общедоступную на Западе истину, о пуританской этике и зарождении капитализма в первую очередь в пуританских странах. Объяснил, что в России этика накопительства не привьётся (статья называлась "Брат наш, богатый, Кальвин"), потому не видать России капитализма, как своих ушей. Часть статей того времени была опубликована в книге "Исчезновение варваров", появившейся осенью 1992 года.
Таким образом, с декабря 1989 года по февраль 1992 года я занимался исключительно политическим журнализмом и пытался убедить население и политиков, что путь избранный лунатиками и деревенскими идиотами для России неверен.
К февралю 1992 я понял, что население, несмотря на очень многотиражные газеты, в которых мои статьи публиковались, не убеждается, продолжает верить в тупые сказки о скором благополучии. А политики не ведут себя, как следует вести себя понимающим, ответственным вождям, не следуют разумным советам,-ни моим, ни чьим. И я понял, что никто лучше не исполнит мои советы, чем я. Что следует вмешаться в Историю лично, в Историю творимую в России. К тому же в декабре 1991года я познакомился в Белграде с председателем партии "Сербска Радикальна Спилка" Воиславом Шешелем, и увидел, что возможно самому стать политиком. На базе более или менее тех же целей, что и у Шешеля. Я, правда, заметил некоторую фольклорность партии Шешеля, но надеялся избежать этого в партии, которую я смогу назвать своей. Поначалу, в феврале 1992 года, речь не шла о создании отдельной партии, но лишь о том, чтобы выбрать из тех, что существовали в наличии, самую отвечающую моим критериям.
Именно в 1992 году я дал ныне забытому мною, но многотиражному органу интервью, названное "Ищу банду, чтобы примкнуть". Они лишь вынесли в заголовок мой ответ на их вопрос: "Какова цель вашего визита?". На что я, с присущей мне прямотой, так и ответил: "Ищу свою банду, чтобы примкнуть". Я исследовал различные "банды" в те месяцы и остановился на банде Жириновского и банде Анпилова. Оба были одинаково близки мне и по темпераменту и по идеологии. Но Владимир Вольфович был более доступен, осязаем. (Может оттого, что я близко сошёлся с Андреем Архиповым, приближённым тогда к Жириновскому человеком.) Анпилов же был неуловим или плохо уловим. В мой первый визит к Анпилову в переулок Куйбышева, за ракушку метро "Площадь Дзержинского", он сразу кинул меня. Я прождал его часа два и ушёл недождавшись. Правда, позже, в марте я неожиданно познакомился с ним в гостинице "Москва", в комнате Сажи Умалатовой, затем мы спустились в комнату депутата Когана, они готовились к состоявшемуся на следующий день съезду ВС СССР и всенародному Вече. Если бы Анпилов был более доступен, я не сидел бы 22 июня в Доме Журналистов на сцене одним из министров теневого правительства Жириновского. Может, я склонился бы к Анпилову. Впрочем, это бы ничего не изменило. Мне суждено было изжить мои иллюзии, а в каком порядке не столь важно.
22 июня я был в Доме Журналистов на сцене. Глава Всероссийского Бюро Расследования. Жребий был брошен. Это был мой первый шаг в практическую политику. Возможно, слишком быстрым был мой второй шаг. Уже 22 ноября того же года, всего через четыре месяца, на даче у Алексея Митрофанова, в его бильярдной, состоялся учредительный съезд Национал-Радикальной Партии, на котором я был избран Председателем. Партия, увы, родилась с врождённым дефектом из-за торопливости родителей, которые её делали, фактически произошёл выкидыш. Уже к январю 1993 года стало ясно, что выкидыш, и я улетел завить горе верёвочкой через Париж, через Будапешт и Белград, в Книнскую Краину, в окрестности городка Беыковац, воевать вместе с сербами за их свободу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86