В мае я вернулся в Москву, мне не терпелось продолжить борьбу. Вместе с Дугиным мы тотчас "замутили" Национал-Большевистский Фронт, собрав ненадолго вместе несколько немногочисленных левых и правых радикальных организаций. Фронт просуществовал ДВЕ ДЕМОСТРАЦИИ: 9 мая и 22 июня нам с Дугиным удалось провести через многочисленные колонны молодёжи. В связи с этим меня даже пригласили 24 июня 1993 года в здание на Лубянке с самыми дружескими целями. До этого те же генералы Карнаухов и Иванов провели на Лубянке встречу с Жириновским. Генералы решили что колонна-мощная долговременная организация, тогда как de facto это были одновременные сборища. В тот же день 24 июня мы ("Национал-Большевистский Фронт" и "Национал-Радикальная Партия") лишились полуподвального помещения на улице Алексея Толстого. Я снимал мастерскую у приятеля-художника газеты "День" Геннадия Животова. На Животова наехал начальник местного отделения милиции, и пригрозил, что отберёт у него мастерскую, накажет за нецелевое использование. Что касается самого Национал-Большевистского Фронта, то лишившись помещения организация, объединявшая организации, стала трещать по швам. Первый фюрер Лазаренко, входивший в таком качестве во Фронт Национал-Революционного Действия (а уж потом его Фронт входил в наш Фронт) вышел из НБФ и у нас остался второй фюрер Широпаев. Одновременно у меня открылись глаза на оставшуюся со мной часть национал-радикалов. Это были криминальные ребята с окраин, подчинялись они своему лидеру Жене Барсукову и на меня смотрели как на средство достижения своих каких-то целей, которые и сами с трудом формулировали. Однажды, помню, они мечтали познакомить меня с председателем Центробанка Геращенко. Сотрудничество с Российским Коммунистическим Союзом молодёжи во главе с Маляровым (они входили в НБФ, да-да, несколько месяцев) закончилось тем, что на вечере организации "День", мои национал-радикалы во главе с Барсуковым, побили комсомольцев Малярова. Сам я при этой битве не присутствовал, уехал раньше. В конце июня 1993 года стало ясно, что нужно создавать новую партию с нуля. С зеро. С людьми новыми и вовсе не политическими. Два таких человека у меня были. Философ Александр Дугин и студент юридического факультета Тверского Университета Тарас Рабко.
ГЛАВА III. ОТЦЫ-ОСНОВАТЕЛИ
Два друга моей революционной юности, каждый из них в свой черёд сказался ренегатом и каждый - предатель Национал-Большевистской Партии проецируются сами собой на свежей, цвета телячьего дерьма, стене камеры Лефортовской тюрьмы. Оба друга вовремя слиняли из Вечности Истории в Жизнь. В жизни есть свои преимущества. В могучей, медной, бронзовой тяжести Истории - свои преимущества. Мне тяжелее, каждый день тюрьмы давит, даже поход в баню похож на мойку перед газовой камерой. Но в последовательной цельности характера мне не откажешь. В Лефортово разыгрывается вечность. В Москве разыгрывается тусовка.
Так вот. Крупное, бородатое лицо классика дугинизма Александр Гельевич. Худенькое, кошачье, набок личико с пронзительными разбавленными чёрненькими глазками Тарас Адамович. У троих из четырёх отцов-основателей Национал-Большевисткой Партии экзотические отчества: Александр Гельевич Дугин, Тарас Адамович Рабко, Эдуард Вениаминович САВЕНКО/Лимонов/. Что-то эти отчества должны значить, может экзотичность национал-большевизма? (Верно и то, что марксизм ленинского толка был в России 1917 года ещё более экзотической идеологией.) Четвёртый отец-основатель Егор /Игорь/ Фёдорович Летов.
Несмотря на такую совсем русскую, ямщицкую фамилию (дуга, колокольчик под дугой) у Дугина тело татарского мурзы, как у Бабурина. Полный, щекастый, животастый, сисястый, бородатый молодой человек с обильными ляжками. Полный преувеличенных эмоций-вот каким он мне показался на вечере газеты "День" в кинотеатре "Октябрьский". Тогда я увидел его впервые. 1992 год. Я сидел в президиуме и когда он вышел выступать, к нам задом, меня, помню поразили мелкие балетные "па", которые выделывали его ноги, движения неуместные для массивной фигуры этого молодого человека. Он имел привычку, стоя на одной ноге полностью, вдруг отставить другую назад, на носок. В 1994 году те же его "па" помню, я наблюдал в дискотеке "Мастер", где происходил фестиваль "Экстремистской моды", тогда Дугин был одет в галифе и туфли! В такой экипировке его отставленная на носок ступня выглядела по-оскар уальдовски двусмысленно. "Ученик" Дугина-Карогодин был одетый в чёрный костюм нациста, взятый напрокат в театре, а Тарас Рабко щеголял шинелью и будёновкой Красноармейца. Я давал интервью "Вестям" стоя между двумя экстремистами: Националистом и Большевиком.
А в тот вечер в "Октябрьском" я ещё отметил, что он самовольно узурпировал связь патриотической оппозиции с западными правыми. Он выступал с приветствиями от партий сразу многих европейских стран, от итальянских, французских, немецких, даже кажется швейцарских и финских правых. Он зачитал приветствия маловразумительных групп и группок и всякий раз, когда он оглашал: "Нас приветствует партия ...из Бельгии... партия из Франции,... партия из Италии!"-зал разражался аплодисментами. Последние годы жизни во Франции я сблизился с крупнейшей правой партией Front National, и познакомился с её лидером Жан Мари Ле Пеном, с владельцем газеты "Minute" Жераром Пенцелелли, с сотрудниками журнала "Le Chok de mois" и "Minute", с редактором журнала "Krisis" Аленом де Бенуа, потому хорошо знал положение в правом движении. Партии, от имени которых приветствовал зал Дугин,-были микроскопическими группками. После его выступления и перед банкетом в Доме Литераторов я сказал ему об этом, поинтересовавшись, известно ли ему что за исключением, может, "La Nouvelle Europe"-организации Тириара,-это всё секты, а не партии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86