Не туристами, и в то же время о них нельзя было сказать, что они исключительно богаты. Туда мы и зашли. Я заказал себе виски и, спросив ее, что она будет пить, получил ответ, что она тоже будет пить виски.
- Вовсе не обязательно, чтобы ты заказывала то же, что и я, - объяснил я ей. - У меня такое чувство, что ты не любишь виски.
Действительно, она любила бурбон. Блондин официант с лицом танцовщика Александра Годунова терпеливо дождался, пока мы объяснились друг с другом на очень плохом французском. Потом мы глядели в меню.
Явилась большая компания и разместилась за двумя столами, рядом с нашим. К неудовольствию своему, я узнал нескольких наиболее молодых участников "старческих" Дней мировой литературы. Усевшись, они заспорили, стали снимать и одевать очки, дамы подкрашивали губы и даже пудрили щеки и одновременно жевали хлеб. "Почему я не сижу с ними за одним столом?" спросил я себя. - "Потому что ты лопочешь на курином французском, совершенно непригодном для интеллигентной беседы", - ехидно объяснил Эдуард-2. "Не столько зачаточный французский язык тому виной, сколько моя воинствующая анти-эстаблишмэнт позиция. Точно также я терпеть не мог советских писателей", - возразил я. Я выбрал себе салат нисуаз и бараньи котлеты. Подняв глаза, я увидел, что моя цыганочка безнадежно запуталась в сетях меню, и посоветовал ей взять стэйк о пуавр. Цыганка согласилась, благодарно взглянув на меня. Хотя место и называлось почему-то "бистро", цены были впечатляющие.
- Твое здоровье, Люсия! - я поднял мой сосуд с виски.
Она подняла свой, почти пустой.
"Я не сижу за соседним столом еще и потому, что дикари привлекают меня куда более цивилизованных людей, - решил я. - Цивилизованные люди все более или менее одинаковы, разные племена дикарей куда более оригинальны, не говоря уже об индивидуальных представителях".
Нам принесли ниццеанские салаты. Люсия принялась с энергией уничтожать свой, а я, неторопливо деля ножом анчоус и отправляя его в рот в сопровождении ниццеанских салатных листьев, этаким папашей любовался аппетитом дитяти. Выпив пару бокалов вина, я почувствовал, что обожженное солнцем парижское лицо мое пылает. Горячее лицо мне очень понравилось. Мне всегда доставляло удовольствия сочетание вина с солнцем.
- Тебе не кажется, что французы плохо относятся к иностранцам? сказала Люсия громко и грубо и вызывающе оглянулась.
Мне не понравилось, что она громко тянет на наших хозяев. В конце концов, границы еще не отменили и это их страна.
- Ничего не могу сказать о массах иностранцев. Ко мне лично они относятся с вниманием. Печатают мои книги, и уже одно это обстоятельство заставляет меня быть признательным. С простыми людьми я мало сталкиваюсь. На араба я не похож, посему полиция ко мне не приебывается на улицах и в метро. Живу я в Париже в еврейском гетто...
- Хозяин отеля, где я раньше жила с подругой, когда у нас кончились деньги, сказал, что мы должны спать с ним вдвоем. Что если мы откажемся, он вызовет полицию! - Люсия говорила все громче, и я понял, что она мгновенно опьянела, очевидно потому, что была голодна.
- Любой народ, - начал я нравоучительно, - состоит из индивидуумов. Некоторые из индивидуумов - отвратительное дерьмо. Эскимосы и папуасы не исключение. Французы тоже.
- Он избил мою подругу. И он, и его приятели изнасиловали нас! продолжала Люсия. За соседним столом прислушивались, заметил я. - Он отобрал у нас вещи и запер дверь, и нам пришлось бежать через окно...
Она налила себе вина и, задев бутылкой о тарелку, с яростью опустила ее на стол. Я знаю, что такие истории происходят с девочками каждый день, но цыганочка могла и сочинить злого владельца отеля, дабы разжалобить меня. "Нет, - заметил Эдуард-2, - девчонка не врет, видишь, как разнервничалась.
- Мир далек от совершенства, - начал я, и поняв, что говорю банальности, попытался выкрутиться: - Главное - выбрать позицию в мире. Следует или не прощать ничего, и тогда тебе следовало перерезать горло владельцу отеля и попасть за это в тюрьму, или... - я помолчал. - Или получать удовольствие от насилия, как учит американская этика.
Она не поняла. Она обидчиво замолчала и допила вино. Блондин принес нам мясо и развязно предложил вторую бутылку. От бутылки я не отказался, подумав однако, что люди, как животные чувствуют, с кем можно и с кем нельзя фамильярничать. Со мною официанты никогда не ведут себя развязно. Размахивающая руками цыганочка, громко кричащая на исковерканном французском, - мишень для фамильярности. Фамильярность сменяется презрением, презрение легко переходит в насилие. Неудивительно, что хозяин отеля на нее набросился.
Мы занялись мясом. Девочка ела с аппетитом жертвы эфиопского голода. Очевидно, цепь не очень интересных бытовых приключений привела ее к встрече со мной на пляже. Теперь я уже был уверен в том, что она не террористка и даже не воровка. Мне стало скучно, ибо обыкновенные проявления человеческой природы меня мало интересуют. Обед с работницей лиссабонской швейной фабрики имени Мигеля Диаса так же скучен, как обед с женой президента и генерального директора парижской фирмы канцелярских товаров.
- Они нас не любят, - икнув, сказала девчонка.
- Ну не любят и не надо. Ограничимся тем, что будем любить друг друга.
Я наколол на вилку одну из трех бараньих котлет и опустил котлету на освободившуюся от стэйка ее тарелку.
- Спасибо. - Она воткнула свою вилку в баранину. Остановилась. - Но ты ешь мало, Эдуардо. Почему?
- Питайся и не спрашивай. Меня несколько раз в день кормят бесплатно ниццеанские налогоплательщики.
Я подумал, что нужно будет ее выебать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9