Подростки несли на захваченных дубинках милицейские фуражки. Таким образом, как и во Французской революции, появились у нас если пока еще не головы на пиках, то символы голов — фуражки.
Нескончаемой рекой тек народ, неся нас с Тарасом. Товарищу Рабко было тогда 19 лет, и он с радостным визгом нырнул в первый попавшийся брошенный военный грузовик и вынырнул оттуда со щитом, с дубинкой и в фуражке. Сойдя с Садового кольца, мы свернули влево на проспект Калинина к осажденному Белому дому. Третьего октября вышли на улицу вовсе не патриоты и не красно-коричневые. Две недели уже продолжалось противостояние властей. Многие москвичи, любопытствуя, посетили окрестности Белого дома, по многим прошлись дубинки все более зверевшего и очевидно, получавшего все более крайние приказы, ОМОНа. Они даже выработали особую коварную тактику, когда вдруг ряды молчаливо переминавшихся с ноги на ногу милиционеров или солдат срочной службы (напротив, увещевая их, стояли мюсквичи) вдруг расступались, и оттуда выскакивал свиной головой со щитами отряд ОМОНа, безжалостно избивая все живое, захватывая людей и кидая их в автобусы. Пылкий, в один из таких случаев, капитан Шурыгин стал метать в них куски асфальта и камни и был схвачен своими же. Его бы избили за «провокацию», если бы я не вступился. Так вот, москвичи, нормальные и даже аполитичные, вышли 3 октября выразить свой протест против беспредела в городе. 2 октября на Смоленской площади был убит ОМОНом инвалид, а за несколько дней до этого, зажав их в метро Баррикадная, ОМОН зверски избил сотню ни в чем не повинных москвичей. Вот они и вышли, выведенные из себя, третьего, в количестве от 300 до 500 тысяч человек, выразить свой протест.
К удивлению всех нас, мы смяли и заслоны у Белого дома. Солдаты-срочники дивизии Дзержинского в массе переходили к нам. Было около трех часов дня. Дальнейшие четыре с половиной часа были праздником Революции. Меня обнимали и целовали знакомые и незнакомые, жали руки, бросались на шею. Волной прокатились мы до самых подъездов Белого дома, внутри нечего было делать, мы выслушали бессвязные речи с балкона нескольких депутатов, не ожидавших такого поворота событий. Все это в обстановке эйфории. Сотни людей были со щитами и дубинками, единицы с автоматами. Пробежал куда-то отряд союза офицеров, пробежали баркашовцы. Мимо меня с неизвестным мне отрядом (все без оружия) пробежал Влад Шурыгин. Мы с Тарасом Рабко ринулись за ним, но вдруг откуда-то ударили несколько очередей, и все мы залегли. Стреляли из-за гостиницы «Мир», из Большого Девятинского переулка. Выждав, мы с массами народа рванулись туда. У гостиницы «Мир» слепо кружился на месте БТР. На броне, закрыв курткой смотровую щель, прижались трое. "Сдавайтесь!" — кричали они внутрь. И, не получая ответа, подожгли ватную куртку, залив ее бензином, прижали к броне. В это время со стороны посольства (мы с Тарасом уже бежали в переулок) вновь раздались очереди и одиночные, и мы опять залегли. А когда вскочили, то увидели, что четверо наших волокут прямо на нас страшный груз — мой друг Влад Шурыгин, без брюк, в одних трусах, на запрокинувшейся голове страшно закатились глаза, в кровище, синяя плоть ноги в области ляжки разворочена и оттуда торчит кусок металла. Раненого его тащили в Дом. Нелепо подпрыгнув, очевидно от шока, Рабко побежал рядом с тащившими нашего друга, крича: "Влад! Влад!", но капитан в этот момент не был с нами на нашей земле.
БТР подожгли, но, воспользовавшись тем, что, удовлетворившись содеянным, его на момент выпустили из-под наблюдения, экипаж БТР внезапно завел мотор и, сбивая языки пламени, рванулся прочь по Конюшковской улице. И ушел. Боясь попасть в своих, по нему не стреляли. Потом было взятие гостиницы «Мир», взятие мэрии, у подножия, в осколках стекла, мы радостно приветствовали генерала Макашова в кожанке и берете, взгромоздившегося высоко на балкон, чтобы заявить: "Не будет больше ни мэров, ни пэров, ни херов…" Слева от Макашова стоял наш парень, тот самый Маликов, его я выводил на трибуну избитого на Лубянской площади еще летом. (Через 3 года он выступит против меня, увы). Провели захваченного в плен заместителя мэра. Народ, предававшийся бунту, однако, требовал законности и суда, и хотя плевки ему достались, но избиениям его не подвергали. Точно так же достойно, я видел, люди, обнаружив в багажнике милицейской машины ящик водки, порешили уничтожить ее и тотчас же разбили бутылки о край тротуара. Существует видеозапись интервью, данного мной в те часы у мэрии. Я сказал о том, что хотя до победы еще далеко и сама победа под вопросом, но теперь мне не стыдно за мой народ, он решился на бунт.
В атмосфере эйфории и победы (большинство верили, что одержана полная и окончательная победа) выступил с балкона Руцкой. Выступили другие ораторы. Зюганова среди них не было, он исчез с балкона за пару дней до этого, скорее всего, предупрежденный о готовящемся штурме и убийствах друзьями из власти. Мы стали садиться в автобусы и машины. Меня звали свои дружественные охранники из охранного агентства, и, отвергнув другие предложения, мы с Тарасом сели с ними вместе в желтый автобус. Я видел, как целый автобус, набитый вооруженными баркашовцами, отошел чуть раньше нас на Останкино. (Интересно, что автобус так никогда туда и не прибыл. Единственными вооруженными людьми с нашей стороны у Останкино оказалась группа Макашова, с ним Маликов и Бахтияров, всего не то одиннадцать, не то тринадцать автоматов).
Кортеж автобусов и автомобилей тронулся. Мы вынули несколько рам и кричали в улицы лозунги. До самого здания американского посольства на Садовом кольце шли и стояли толпы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136