Актриса, Соленов и последним Индиана, вошли наконец в зал «Олимпа» и оказались… в русском ресторане в Бруклине.
Ближе к двери, на худших местах сидели бандиты помоложе. Они с нескрываемой завистью проводили глазами проход САМОГО ПАХАНА СОЛЕНОВА с друзьями и женщинами. Им предстояло еще множество лет быстро бегать, высоко прыгать и выполнять черную работу дробления носов и челюстей и исчезновения трупов, прежде чем они смогут передвинуться к центру зала. СОЛЕНОВА С ДРУЗЬЯМИ провели к эстраде, где уже сидели за длинным, уставленным закусками и цветами столом, десяток приглашенных, добравшихся в «Олимп» индивидуально. Американский певец Токарев с молоденькой дочерью еврейского народа («его советская любовь», — прошептал Пахан Индиане), среди других. В Париже газеты писали о нехватке продуктов питания в советской Империи, но как в подпольном парижском ресторане времен немецкой оккупации, стол СОЛЕНОВА в «Олимпе» нес на себе отменную пока еще лишь закуску: вялено-перченое азиатское мясо бастурма, холодная свинина, заливные по-еврейски карпы, или сомы, или налимы. Разумеется, была икра. И множество кавказской зелени в чашах.
Пахан заговаривал актрису по другую сторону стола. Скромно примостившийся на углу стола шофер Василий Иванович разливал боссу водку. И вежливо налил Индиане. Соленов захотел пожать руку Индианы и сделал это через стол. Выпил с Индианой. «За твой приезд на Родину!» Стал рассказывать актрисе, как он познакомился с Индианой в Париже на парти у американца по имени Джим Хайнц. «Джим Хайнц, Викуля, он знает всех! Он хорошо знал Джона Леннона!» Тотально счастливый Соленов любил своих друзей и весь мир. Соленов парил в мире, как хотел, то переворачивался на живот, то просто лежал себе, не двигая руками и ногами, лежал в мире и не падал. Ему было очень хорошо, потому что он неведомо как научился уже очень давно левитировать и левитировал теперь по желанию, когда ему было угодно. Лет сорок назад был он круглоголовым и робким молодым человеком с еврейской фамилией, тяжелым и неумеющим левитировать. Но того еврейского молодого человека ему пришлось спрятать, затоптать, загнать внутрь брюха, дабы существовал ХОЗЯИН СОЛЕНОВ, БОЛЬШОЙ БОСС СОЛЕНОВ, ПАХАН СОЛЕНОВ. Молодому автору «Дзержинки 32», книги во славу чекистов, ему позвонил в шестидесятых годах еще сам Андропов, дабы поздравить с книгой. С тех пор он написал несколько десятков и продал 30 миллионов. В семидесятые годы он брал интервью у Отто Скорцени, несколько месяцев тому назад у директора ФБР. Час назад он сидел за столом на сцене, рядом с главным «мусором» Союза, предоставляя ему слово, и он же только что обнимался в вестибюле с типами, на которых у главного мусора наверняка заведены толстые досье на каждого. Время от времени красноватые глазки на круглом черепе вспыхивали восторгом. Это тот молодой человек — сын папы Наума, старого большевика, заместителя Троцкого, сын «врага народа», вдруг выглядывал в мир (Пахан позволял ему время от времени выглядывать) и ошалевал от восторга. С какими людьми сижу, и следовательно сам я какой! Нескромный Индиана проницательно понимал, что сын Наума в восторге и от знакомства с ним тоже, с таинственным Индианой, проведшим множество лет в сомнительных приключениях в странах Запада, с Индианой, — автором смелых книг и мужем красивых и талантливых женщин. И Индиана честно платил Пахану тем же: Соленов вызывал в нем любопытство и уважение. Еще в Париже несколько засранцев и трусов, узнав, что его печатает СОЛЕНОВ пытались предостеречь его от сближения: «Певец чекистов, ты разве забыл, и поговаривают, что генерал КГБ…» Индиана презрительно посылал их на хуй, советчиков. Да Индиана еще мальчиком мечтал дружить с генералом КГБ! Его немного смущало, что он познакомился с уже «перестроившимся» Соленовым, он предпочел бы его «пюр э дюр» генералом, но ничего, можно и таким. Индиана уважал «паханов» — феодальных лидеров и всегда легко и без проблем с ними общался. Он их понимал, не сближаясь с ними до конца, дабы сохранить независимость, он любил феодалов. В Нью-Йорке он работал батлером у феодала. В Париже он писал для газеты феодала.
«Индианка, милый, ну ты доволен, что приехал?» — прохрипел «феодал» со своей стороны стола. Выпив несколько водок кряду, он был похож теперь на старого каторжника с седой щетиной на щеках и на котле головы.
Индиана заявил, что да, доволен. Что спасибо ему, Соленову, отцу родному, дядьке Черномору, «Папийону»…
Округ их стола, разумеется, творилось и происходило. Конферансье, рыжий молодой человек в черных брюках с подтяжками, в котелке и перчатках, ловко подбросил трость, поймал ее заперчатаченной ладонью и поклонился публике. Выскочили четыре девушки в черных чулках и галстуках, взмахнули ногами на каблуках, и поместились за Рыжим. «Шоумэн Игор», как хвастливо объявляла афиша на стене за Индианой, был выписан на гастроли прямиком из Бруклина, с Брайтон-Бич. Пока Индиана писал свои книги в Париже, они успели наладить международные связи. Глядя на Рыжего, прошедшего по сцене колесом и втаптывающего в нее нью-йоркские ритмы свободно и без натуги, Индиана признал, что Рыжий — хорошего класса профессионал. И кобылицы в чулках топтались и вертели крупами в лад, в ритм, и вовремя срывали с голов цилиндры. Из-за соседнего, за плечами Пахана стола раздались сдержанные аплодисменты. Стол, чуть короче соленовского, был редко усажен пожилыми мужчинами в серых костюмах. Половина их была в темных очках. В компании, подсчитал Индиана, только, один череп прикрывали темные волосы. Обладателем черепа и крупного туловища, затянутого в кожанку, был грузин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95