Вверху, под потолком, шел поток воздуха из полностью открытых окон.
Мы насторожились.
— Внимание, капитан, они могут быть еще рядом. Такое впечатление, что здесь они переоделись в гражданскую одежду. Чтобы легче было сбежать.
Мы внимательно обследовали три подвальные комнаты. В каждой обнаружили ту же картину. Разбросанная одежда. Неиспользованные гранатометы. Пустые бумажные пакеты из-под соков германского производства. Разорванные пластиковые упаковки германского производства. Несколько пустых бутылок из-под германской водки и германского же производства бренди. Короче, картина складывалась простая. Здесь жил небольшой гарнизон, получавший снабжение из Германии. Те, кто не погиб, переоделись и пробираются сейчас через горы к своим.
Мы пошли наверх и зашли опять в большое помещение, служившее семье столовой и местом, куда они собирались, когда хотели побыть вместе. Хозяин, видимо, был не совсем обычным крестьянином. Оформление его living-room, как ее назвали бы в Америке, претендовало на большее. Над большим столом висела крупная люстра с сотнями сосулек. В разных углах стояли два телевизора, над большим полуовалом дивана, могущего поместить на своих сидениях душ 10–12, находились книжные полки. В самом уютном углу зала находился камин с чугунными львами по краям. На стенах висели увеличенные фотографии, видимо из того же альбома, что мы смотрели. Что, в общем, неудивительно, однако необычным показалось то, что фотографии были аккуратно оправлены в металлические рамки под стеклом. Те же сцены из крестьянской жизни. Хозяин, хозяйка, четверо сыновей и трое дочерей.
Несколько фотографий отсутствовали. На стенах остались четкие темные прямоугольники, на тех местах, где они висели.
— Светозар, ты не снимал фотографий со стены?
— Нет, — сказал Светозар. Он нашел в одном из ящиков чай и теперь искал, как его приготовить. — Там какие-то стекла в камине, капитан, поглядите в камине.
Около камина действительно были стекла и распавшиеся металлические рамки. Кто-то хряпнул обрамленными фото о чугунных львов. В самом камине среди недогоревших бревен покоились, я увидел, недогоревшие, частично сгоревшие фотографии. Я вытащил самые крупные фрагменты. И все сразу стало ясно. На фотографии, улыбаясь, рядом с отцом стояли четверо сыновей, облаченные в новенькие формы армии Хорватии.
— Видимо, хутор защищали отец и его сыновья, — сказал я и положил на стол фрагменты фотографий. — Такое может быть, Светозар?
— Сплошь и рядом, капитан. Сербы поступают также. Стараются сберечь родные дома.
В это время сосульки на люстре отчетливо зашелестели. По потолку пробежали скрипы. На втором этаже кто-то прошел. Я и Светозар схватились за оружие и передвинулись к лестнице, ведущей на второй этаж. Стали подыматься по ней, стараясь не скрипеть ступенями. Но какой-то шум мы, конечно, создавали.
На втором двери во все комнаты были открыты. Из одной двери вырывался поток сквозняка, и мы безошибочно направились туда. Окно было настежь открыто. На полу валялись предметы военной формы хорватской армии, брюки, ботинки, даже кепи. Мы подбежали к окну. Через сад в горы бежал седой человек в гражданской одежде. Правда, в руке у него был автомат. Человек обернулся и посмотрел на свой дом. Старый хорват с глубокими продольными морщинами.
Мы не стали в него стрелять.
Солдатка
Я тогда еще бороды и усов не носил, волосы у меня были в своей основной массе темные, в некоторых местах от силы salt and pepper, т. е. соль и перец, как говорят американцы. Поседел я уже в первые годы XXI века, когда сидел в тюрьмах, а тогда был такой привлекательный себе «капитэн». Кличка приклеилась ко мне от комнаты, которую я занимал (я уже об этом упоминал), где раньше жил капитан, да погиб. Так вот я, поскольку брился начисто и был коротко острижен, и носил темные очки в массивной оправе, не был похож на серба катастрофически! Зато был аутентично похож на хорвата, их врага, или немца, тоже проходящего в сербском сознании как враг. Бундесвер-офицер.
По утрам в мою суровую келью (железная кровать, железный шкаф, печка-буржуйка с трубой и стол — подарок начштаба полковника Шкорича) входил первым около шести утра солдат-крестьянин Милан и растапливал мне печку дровами, стоя на коленях. Я писал о моей келье и о солдате, будившем меня стуком в дверь и вопросом «Хладно, капитан?», в моих репортажах, поэтому промчусь коротко по солдату и перейду к солдаткам.
Если не ошибаюсь, завтрак назывался «доручек». Офицеры имели право, если хотели, не идти в столовую, а иметь завтрак в комнате. Они все хотели, и вот почему. Завтраки разносили рослые красотки, девки-солдатки. Затянутые в различные военные штаны. Хоть штаны и были различными, на девках все они выглядели как бриджи. Ибо female в возрасте 25–30 лет, а все они были именно в этом прекрасном возрасте, имеют развитые попы, грушевидные и яблоко-видные, и они натягивают им штаны в бриджи. Пока я ходил в туалет и брился (там несколько полковников в подтяжках поверх военных рубах брились, как в 45 году, опасными лезвиями, наводя лезвия на ремнях, лица в мыльной пене. О, постмодерн!), крестьянин топил печку и уходил. Я возвращался, в комнате уже было тепло, и в дверях появлялась улыбающаяся солдатка. «Доручек, капитан?!»
— Ну конечно, — говорил я. — До ручек, до ручек! И до ножек!
Девки хихикали, но ничего не понимали. На пластмассовом подносе обычно было содержимое банки консервов на тарелке, чай в огромной кружке и ломти местного ароматного хлеба.
Солдатки были лучше всего, что находилось на подносе. Сербки вообще красивые исчадья. Они, работая с офицерами, еще и выпендривались, конечно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62