Йокич и Славко сидели рядом с водителем, автоматы меж колен. В окнах — я поднял медицинскую шторку и теперь глядел в окно — были пустые зеленые горы. Дорога то вдруг проваливалась, тогда фургон летел бесстрашно вслед за дорогой, то взбиралась трудно вверх, и тогда старый фургон дребезжал. «Жизнь чревата приключениями», — думал я. Еще два месяца назад я едва сознавал существование этой горной республики, и вот живу с ними, разделяя их судьбы. А все почему? Я увидел в Париже, как сербские артиллеристы крушат понтонный мост, наведенный хорватскими военными через залив Адриатики. Сколько миллионов французов увидели этот репортаж? Ни один не сорвался с места, не улетел в Будапешт, не отправился автобусом в Белград и так далее…
Они высадили нас у штаба в Смильчиче. Мы предложили им свою помощь при погрузке раненых, но врач сказал, что солдаты им помогут погрузить.
— Если вы сюда ненадолго, то мы можем подбросить вас обратно, — предложил врач.
— Если только у нас будет достаточно места, — грустно уточнила медсестра.
На всякий случай мы попрощались. Это всегда разумно на войне.
Никого из старших офицеров в штабе не было. Я этому даже обрадовался. Старшие офицеры, за редким исключением, никогда не говорят правды, они осторожны, как дипломаты или чиновники. Расспрашивать следует младших офицеров и унтер-офицеров. Они скорее склонны к откровенности и, в отличие от солдат, которые часто не понимают общей обстановки на фронте, более информированы. Было душно, по всем признакам надвигалась гроза. Мы прибрели по пыльным улицам к сараю, где помещалась столовая. Сарай был закрыт, и мы тяжело вздохнули. Мимо пробежал зеленый тощий солдатик, и Славко успел окликнуть его:
— Что было на обед, солдат?
— Чорба! — крикнул солдат.
— Вкусная?
— У нас лучший повар на всем фронте! Из «Славии». Доброволец, — хвастливо бросил солдат и убежал.
Мы стояли и смотрели на висячий замок на столовой.
— Зайдите со стороны кухни, — сказала нам женщина в белом колпаке, тяжело пересекающая улицу. Не то повариха, не то медработник. У нее явно были больные ноги. Она показала нам на тот же сарай, но обвела его рукой.
Мы ее правильно поняли и заторопились к заднему торцу сарая. И вышли куда надо. Там стояла новенькая огромная полевая темно-зеленая кухня и приветливо пыхтела. А возле кухни беседовали два повара в колпаках.
— Кто из вас повар, работавший в «Славии» в 1989-м? — спросил Славко.
— Я! — ответил старший.
— О! — сказал Славко. — Я помню твою чорбу! Что за чудесная была чорба!
— У меня и сейчас чудесная.
— А все ли есть в Смильчиче, что было в Белграде? — спросил Славко.
— Ну всего, что было и есть в Белграде, не может быть в Смильчиче. Сегодня мне пришлось накрошить в чорбу и сарделек, потому что не хватало мяса, но есть оливки, есть лимоны, есть свежайшая зелень, — сказал повар. — Попробуете?
— Будем счастливы, — ответил за всех Славко.
— О вас такая слава, — сказал я. — Я русский, но слышал о вашей чорбе.
— Вправду русский? — удивился повар. — Впервые встречаю живого русского.
Алюминиевые миски обжигали руки. Чорба была действительно хороша. Острая. Отличная.
— Мяса не хватило, — счел нужным повторить повар. — Навар получился, а вот мяса… — он развел руками. — Ешьте, тут много осталось. Масса бойцов остались на позициях. На сухпайке. Туда не пробьешься. Стреляют, хрваты не соблюдают перемирия.
Мы съели сколько смогли. И побрели к медпункту, довольные. Мы не очень рассчитывали застать там «скорую помощь».
Оказалось, «скорая» стояла у медпункта.
— Во всем повезло, — довольно заметил Славко. — Еще бы выпить достать… — и он мечтательно вздохнул. В это самое время начались сразу: дождь и обстрел.
— Не полностью повезло, — заметил я. Славко отмолчался.
— Подлые хрваты, — бросил Йокич.
Его реплики не отличались разнообразием. Дело в том, что он был молодой парень, вчерашний студент и, может, стеснялся говорить о простых вещах, потому говорил о вещах крупных: хорваты, мусульмане, т. е. враги Сербии; любил ввернуть монолог о «православцах», т. е. о друзьях Сербии; о солидарности унии православных народов: русских, сербов и греков. Тогда он меня раздражал, сейчас с дистанции в полтора десятилетия я благосклонно оцениваю его как молодого веснушчатого мальчика девятнадцати лет, бледнокожего и стеснительного. В военной форме.
«Скорая», как оказалось, не уехала вот по какой простой причине: одному из раненых понадобилась перед перевозкой простая, но срочная операция. Нужно было приостановить кровотечение, потому что раненый иначе не доехал бы. Пока врач возился, зажимая раненому поврежденные сосуды, прошло часа два. А тут начался артобстрел. Снаряды стали падать как раз на дорогу, ведущую из Смильчича к нам домой, в госпиталь и в казарму.
Не нужно представлять, что они падали там как под Верденом. В крестьянских войнах 90-х годов — и война, ведущаяся самопровозглашенной сербской книнской республикой, не была в этом смысле исключением — тяжелое вооружение использовалось, но не было основным. В самом начале 90-х воевали еще русским оружием Второй мировой. Мне самому пришлось стрелять из русской гаубицы, рожденной в 1938 году и модернизированной в 1944-м. Больше употребляли минометы. Были и тяжелые минометы. Вот из минометов хрваты и стали обстреливать дорогу из Смильчича.
Если бы не раненые, можно было бы сидеть спокойно и ждать. Тем более что они упорно долбили по дороге. Но раненые не могли ждать. Это была одна из банальных трагических ситуаций войны, когда нужно было всего лишь выбрать из двух зол. Но не обязательно, что именно оно окажется меньшим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62