(Следует напомнить, что Муссолини с марте 1919 года был лидером фашистской партии.) Д'Аннунцио назвал его трусом. Свободная территория Фиуме просуществовала несколько месяцев.
Я узнал, что Рийека — это на самом деле легендарный город Фиуме, вот при каких обстоятельствах. Большой старый солдат-крестьянин Милан, тот самый, что будил меня по утрам стуком в дверь и вопросом «Хладно, капитэн?», тот, что растапливал мне печь, пригласил нас, меня и Славко (но не Йокича, а почему, я понял впоследствии), в дом своей сестры. Там же временно жила его семья: жена и дети. Милан с семьей бежали из своей деревни, находящейся к северу от города Госпич. Выбрав подходящий всем день, мы выехали из Бышковца в кузове военного грузовика, полном солдат. Солдаты направлялись по своим военным делам. Нас высадили через пару часов на перекрестке.
Вот именно там, на перекрестке, я и увидел дорожный знак-стрелу с названием «Рийека», а в скобках значилось «Fiume». Там у меня и вспыхнуло красным лицо, я представил себе вдохновенного поэта-полководца, захватывающего город и обращающегося с пламенной речью к толпе оголтелых «ардити», небритых, суровых, пахнущих вином и чесноком.
— Так что, Рийека — это хорватское название Фиуме? — спросил я Милана.
— Да, капитэн, город был под итальянцами долгое время. Они и сейчас считают его своим, как и Триест.
— А почему на других указателях, ближе к Бышковцу, нет надписи Фиуме?
— Здесь бывало много туристов, — объяснил Славко и добавил: — For turists.
От перекрестка еще час нам пришлось идти по красивой горной дороге в село, где жила сестра Милана. Я назвал дорогу горной, но на самом деле ее лучше было бы определить как предгорную, ибо село стояло в небольшой долине, образуемой рекой. Продвинувшаяся балканская весна в долине заставила зацвести плодовые деревья и заросли дикого орешника. Из них и выглядывало село своими трубами и крышами. Дом сестры Милана, ее звали В'есна, был старой каменной кладки обширной постройкой с небольшими окнами. Постройку окружали каменные же сараи, в которых, можно было догадаться, содержался скот. Все различие между жилищами человека и животных состояло в количестве и качестве окон. В сараях окон было меньше, они были совсем небольшие и не имели стекол. С одной стороны к дому примыкал сад. С другой стороны, выше за домом можно было увидеть далматинских овец, пасшихся грациозной группой. Ноги у них выше обычных равнинных овец, и вообще издали эти овцы напоминают афганских борзых. Может быть, я об этом упоминал в иных местах, когда рассказывал об иных людях, не суть важно, здесь упоминаю опять. И над селом висел дым печей, хотя была середина дня.
Вышла В'есна, сказала, что муж ее, Предраг, будет вечером, солдат, он находится высоко над селом, там уже два года проходит фронт. «Спокойный фронт», — уверила нас она, обстрелы редки, и людей гибнет мало, хрваты по ту сторону фронта, некогда соседи, сейчас враги, не хотят гибнуть сами и поэтому не рвутся убивать соседей.
Вышли смущенные дети, общим числом шесть или семь. Так как они все время находились в движении, то сосчитать их было нелегко. Всех детей представили мне и Славко. Когда дошла очередь до девочки, носившей имя Яна, то Славко насторожился. Я увидел, его лицо подтянулось.
Милан за нашей спиной, кашлянув, признал Яну своей дочерью.
— Это моя дочка, — сказал он.
Как опытный «балкановед» я уже знал, что Яна — специфически хорватское имя, и можно с уверенностью сказать, что такое имя может быть дано дочке только хорватскими родителями.
— Это моя дочка, — повторил Милан и как-то сразу постарел на наших глазах. — Моя жена хрватка, так получилось. Женились молодые, тогда был социализм, женились в Белграде, в городе мало смотрели за тем, кто на ком женат. Проблемы начались в деревне, там на нас хрваты косо стали смотреть, что муж у Десанки — серб. Когда начались события (осада Вуковара), мы выехали сюда вот, к сестре. Здесь лучше, но и здесь проблемы бывают. Детям плохое говорят. Десанке кричат иногда, что хрватка… — Милан замолчал. Теперь мне стало понятно, почему он не пригласил Йокича. Йокич постоянно декларировал свою неприязнь к хорватам.
Я посочувствовал ему неопределенным звуком «да-а-а-а» и вздохом. Больше ничего я не мог произнести в тот момент. Передо мной была обычная трагедия смешанного брака, таких пар, как Милан и Десанка, насчитывалось на территории бывшей Югославии как минимум несколько сот тысяч. Им было нелегко.
Славко оказался на высоте положения. Он произнес целую речь, из которой я понял, что он упомянул о том, что семья Милана не одна такая и что сербы лучше относятся к смешанным парам, а в Белграде вообще и в армии есть еще генералы-хорваты, и в Генеральном штабе много полковников-хорватов, несмотря на то что мы, сербы, с ними воюем. В конце концов он посоветовал сменить имя девочке Яне, потому что на самом деле сам черт в аду не отличит серба от хорвата, только что нательные кресты у них разной формы… Славко разрядил обстановку.
Пришла Десанка, и внешне она не отличалась от сербских женщин ничем. Единственное, что она выглядела печальнее. А может быть, печаль ее была выдумана мною, поскольку я узнал об их семейной трагедии.
Мы уселись в кухне, хотя нас хотели посадить в большой нетеплой гостиной. Мы сели за стол у печи. На стол поставили вино в кувшинах. Десанка и В'есна вынули из печи свежеиспеченный хлеб, и хлеб стал благоухать на весь дом. Дети схватили по куску дымящегося хлеба и убежали. Через окно было видно, как они побежали, взбрыкивая и подпрыгивая беспричинно на ходу, как это делают часто молодые жеребята.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62