1508 год, сентябрь – Леонардо в Милане.
1509 год, март – снова во Флоренции.
85
Начато в доме Пьеро ди Браччо Мартелли, марта 22 дня 1509. И это будет сборник без порядка, извлеченный из многих листов, которые я переписал здесь, надеясь потом распределить их в порядке по своим местам соответственно вещам, о каких они будут трактовать. И я уверен, что, прежде чем дойду до его конца, мне придется повторять одно и то же по многу раз; а потому, читатель, не пеняй на меня, ибо предметов много и память не может их сохранить и сказать: об этом не хочу писать, ибо писано раньше; и если бы я не хотел впасть в подобную ошибку, необходимо было бы в каждом случае во избежание повторений всегда перечитывать все прошлое, и в особенности в случае долгих промежутков времени от одного раза до другого при писании.
Молодость, а отчасти и зрелость испытывают удручающее томление от неизвестности будущего, которым возможно овладеть и правильно распорядиться единственно с наступлением старости. Однако преклонный старческий возраст имеет свои недостатки, и тут прежде другого называют ослабление памяти, которое – стоит ли пояснять – не имеет малейшего отношения и сходства с благородной способностью направленного забвения, этого лекарства души. Здесь мы имеем дело с чистой порчей или убытком, распространяющимися на все области деятельности. Так, более трудно становится сохранять вершу в целости, придерживая топорщащиеся прутья, чтобы не расплелись и не разрушилось сделанное прежде. Если же некоторые старики освобождаются от излишнего груза, оставляя в котомке необходимое, – неприкрепленность к месту, хотя дает некоторое освобождение духа, приносит и неприятности, поскольку тончайшие теории не удерживаются прочно в воображении, а рукописи, оставленные иной раз без надежного присмотра, рассеиваются и пропадают. Что касается нынешнего пребывания во Флоренции, помимо упомянутого переписывания отрывков и составления сборника без определенной направленности и цели, внимание Леонардо занято тяжбою с его братьями вместе с прибавившимся обстоятельством: скончавшийся вдовым и бездетным Франческо да Винчи, испытывавший при его жизни особенное расположение к старшему племяннику, оставил ему по завещанию неравномерно с другими, чем возбудил встречный иск с их стороны.
Если Леонардо подолгу беседует с Пьеро Мартелли, наиболее образованным и сильным в математике из приютившего его семейства, но не обижает молчанием и менее сведущих, тут отчасти причиною способность сочувствия, когда владеющий ею легко приноравливается к каждому человеку, кто бы он ни был. Так, много времени Леонардо уделяет Джованфранческо Рустичи тридцати шести лет, скульптору, арендующему помещение в доме Мартелли. О нем его соотечественники отзываются как о человеке приятном и любезном, тогда как Вазари упоминает о его причудах, поясняя, что никто больше его не любил животных:
«Он так приручил дикобраза, что тот лежал под столом, точно собака, а иногда жался к ногам, отчего приходилось их подбирать. Был у него орел и был ворон, который говорил множество слов так чисто, будто человек. Занимался он чернокнижием, – продолжает Вазари, – чем, как я слышал, наводил жуткий страх на своих слуг и домашних. Он выстроил помещение вроде грота, в котором держал много змей, точнее говоря, гадов; а так как выйти оттуда они не могли, величайшее удовольствие ему доставляло смотреть, особенно летом, на дурацкие штуки, которые они там выделывали, и их ярость». Правду говоря, странной была эта любовь и странный человек Джованфранческо Рустичи.
В частных домах Флоренции находилось много глиняных коней небольшого размера с сидящими на них всадниками и поверженными ниц фигурками неприятельских воинов, и все они были сделаны Джованфранческо Рустичи и раздарены автором его друзьям, ибо, замечает Вазари, был он не в пример большинству ему подобных человеком добрейшим, не скупым и не жадным. Такие люди редко если встречают ответную щедрость со стороны тех, кого они облагодетельствовали как могли, да они на это и не рассчитывают. И все же случается, что они бывают разом сторицей вознаграждены за все их добрые дела.
Когда Леонардо в этот раз прибыл во Флоренцию из Милана, Джованфранческо преподнес ему скульптуру из обожженной глины, всем, помимо размеров и расцветки, повторяющую с большой точностью «Битву за знамя», ловко выхватывая, можно сказать, изумительное произведение у готовящихся им завладеть уничтожения и бренности. Имея возможность сравнения, нетрудно было бы вообразить, что вышеупомянутые глиняные кони, находящиеся в различных домах у обывателей, частично есть изобретение Мастера, взятое Джованфранческо, может быть, из «Волхвов», сохранившихся недоступно для постороннего глаза в гардеробной у Бенчи, поскольку этот Рустичи как человек благородного происхождения вхож был, куда другие не вхожи. А разве иные из глиняных коней, молотящих копытами над неприятелем, не созданы под впечатлением от первой восковой модели миланского Коня? Правда, здесь есть одна трудность, что, если человек не был в Милане, никакое благородство происхождения ему не поможет, когда не видел самую вещь.
Итак, консулы цеха менял заказали Джованфранческо Рустичи бронзовые фигуры для Баптистерия – проповедующего Иоанна Крестителя и слушающих фарисея и левита, – Леонардо же взялся ему помогать. Это в то время, когда Флоренция не располагает ни одним полностью законченным произведением Мастера, помимо отлитых им в юности гипсовых головок; а что есть незаконченного, разрушается, как живопись в Палаццо, или недоступно для посетителей подобно «Волхвам».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154