Сорок кампаний провел он, ни в одном сражении не потерпел поражения. Блестящие победы русского флота у Тендры, Керчи, Калиакрии, Корфу под его началом сделали имя Федора Ушакова легендарным. Но мало кто помнил об этом тогда в России. Его морские служители, оставшиеся в живых подчиненные помнили, конечно, но не они хранили описания, планы и схемы его сражений, не они утверждали памятные медали в честь побед, не они ставили памятники и обелиски. Он и сам с сомнением вспоминал о дальних походах и сражениях. Все силы, душу и деньги отдавал ныне убогим, больным и калекам. Глаза его были открыты, но взор бродил где-то там, по далеким рейдам, бухтам и гаваням, натыкался на крепостные стены и прибрежные рифы.
Звуки того дня и прошлого перемешивались в нем, наплывали один на другой, заставляли вздрагивать, озираться. Зашелестел камыш у берега, и зашуршали, захлопали паруса у Ахтияра, каркнул где-то ворон, послышалась последняя скорбная молитва над зашитыми в белый саван морскими служителями. Шли куда-то матросы, весело стучали топорами плотники, где-то рядом метнулся карп, и тут же раскаленное ядро шлепнулось в воду... Мелькнула ласточка, и теплая женская улыбка согрела сердце. Напрягаясь, всматривался в своих боевых командиров — Дмитрия Сенявина, Ивана Поскочина, Ивана Селивачева, Александра Сорокина, Гавриила Голенкина, Евстафия Сарандинаки. Молодцы! Хорошо ведут корабли!
Набежал ветер, пытаясь закутать, запеленать одинокого адмирала, а тот отстранял его рукой, пробуя задержать видения и прошлое. Вдали от моря заканчивал жизнь величайший флотоводец Отечества. Казалось, слава покинула его навсегда. Покинула раньше, чем закончилась жизнь. А может, и впрямь море не было российской стихией тогда, может, и не могли оцепить истинное величие несухопутного гения в России? Ведь чуть более ста лет назад лежала она на Великих восточно-европейских равнинах, отрезанная от морей и океанов, являя собой обширную сухопутную державу, вроде бы и не помышляющую вырваться на морские просторы.
Удаление от моря
Ушаков был удален от моря в начале XIX века, в преддверии грозного наполеоновского нашествия. Тогда-то раздался панический и усталый голос: «Все! Хватит тратить средства на морской флот. Россия не морская держава». Словно бы и не было славных побед на морях, словно не бороздили Балтику и Черноморье, Белое и Охотское моря отечественные корабли, словно не трепетал дотоле в Средиземноморье и Атлантике Андреевский флаг. Может быть, проявилась тут и та боязнь морских просторов, сухопутная ограниченность, что всего сто двадцать лет назад была образом мысли некоторых правителей Российского царства? Правителей, возможно, да, но не народа, не русских людей, не потомков древних русичей, которые ходили по Днепру, Десне, Днестру на дальние расстояния. Путь из «варяг в греки» имел на своем протяжении все водные пути — речные, озерные, морские. Новгородцы и киевляне умели управлять кормилом, веслом и парусом. Привычным, обычным и понятным тогда для русского человека было море. На юге оно так и называлось Русским и подчинялось как корабельным дружинам князя Олега и Святослава, так и караванам купеческих судов, а на Севере плавали славяне от знаменитого острова Буяна — Рюге в царства далеких Салтанов. Древнейшие славянские очаги были очагами морской выучки и мастерства.
В вышедшей в конце XIX века в Англии книге морского историка Ф. Джена «Русский флот в прошлом, настоящем и будущем» отмечалось:
«Русский флот, который считался сравнительно поздним учреждением, основанным Петром Великим, имеет в действительности больше права на древность, чем флот британский. За столетие до того, как Альфред (король англосаксов, царствовавший с 870 по 901 год) построил британские корабли, русские суда сражались в морских боях: и тысячу лет тому назад первейшими моряками своего времени были русские».
Жестокое татаро-монгольское иго захлестнуло петлю и на морских устремлениях Руси. Однако «морское тяготение» есть естественное качество всякой великой нации. Не затухает мастерство корабелов на речках. Строятся ладьи, барки, лодки на Волге, Оке, Дону, Днепре, Северной Двине, на Ильмене и Москве-реке. Очаги морского тяготения сохраняют морской статус нации. Один на Севере — Белое море, Архангельск, Холмогоры, где независимые и сноровистые поморы делали прочные и ходкие лодьи и кочи, способные достичь не только обильной тюленями Матки (Новой Земли), но и далеких нурманов (Норвегии), соревнуясь с ними в мореходном искусстве. Второй очаг был на диком, зловещем для России и Украине юге, ибо там зарождались очередные турецко-крымские набеги на их земли, сопровождаемые насилием, убийством, пожарами. Там же, на юге, на Дону и Днепре, были два вольнолюбивых бастиона, с существованием которых мирились в боярской Москве и на гетманской Украине. Донские и запорожские казаки играли роль щита для восточно-славянских земель. И еще были они прекрасными мореходами, казачьи струги «чайки» бесшумно скользили по рекам и морю, и, оказываясь под стенами Синопа, Трапезунда, работорговой Кафы, Варны и даже у стен Константинополя, их молниеносные десанты наносили удары по вековечным обидчикам и опять исчезали в пространствах моря.
На востоке Московского царства тоже был прорыв к одному из южных морей. Русской рекой стала Волга. Н. М. Карамзин писал об этом периоде XVI века: «Кроме славы и блеска, Россия, примкнув свои владения к морю Каспийскому, открыла для себя новые источники богатства и силы, ее торговое и политическое влияние распространилось. Звук оружия изгнал чужеземцев из Астрахани, но спокойствие и тишина возвратили их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27