Мой отец, его единственный сын, Уильям, старался держать меня подальше от деда, но однажды старый хрыч остался один и заметил, что я подглядываю в дверную щелку. Тогда он и приказал мне войти. Я была слишком напугана, чтобы убежать, а кроме того, меня терзало любопытство.
Дед восседал в кресле на этом самом месте, где сейчас сижу я, только рядом с ним не было такого красивого трюмо. Колени старика были укрыты одеялом, руки лежали на серебряном набалдашнике трости. По заросшему грубой щетиной подбородку на повязанный под ним нагрудничек стекали слюни.
Не приведи Господь дожить до такого возраста, чтобы пускать слюни, как какой-то бульдог. Именно сравнение с бульдогом приходит мне на ум каждый раз, когда я вспоминаю деда. К тому же комната больного в те дни даже при самом лучшем уходе выглядела совсем не так, как обычно выглядит сейчас. В ней воняло – можете мне поверить. Если я когда-нибудь состарюсь окончательно и начну пускать слюни, Квинн должен выбить мне мозги из моего собственного пистолетика с перламутровой ручкой или накачать меня морфием! На этот счет ему дано специальное распоряжение. Не забудь же, малыш!
– Не забуду, – ответил я и подмигнул тетушке.
– Ах ты, дьяволенок, я ведь серьезно! Ты даже не представляешь, какой отвратительной бывает старость, а я всего-навсего прошу позволить мне прочитать молитву, прежде чем ты исполнишь приговор. – Она посмотрела на камеи, обвела взглядом комнату и вновь обратила его на Лестата. – Старик... Да. Так вот, старик тупо смотрел в никуда и что-то бормотал себе под нос, а увидев меня, принялся бормотать еще активнее, но уже обращаясь ко мне. Возле него стоял небольшой комод. По слухам, дед хранил там свои деньги, но откуда я это взяла, честно говоря, не помню.
Как я уже говорила, старый нечестивец приказал мне войти, а потом отпер верхний ящик комода, вынул оттуда маленькую бархатную коробочку – трость его при этом упала на пол.
«Открывай, и побыстрее, – велел он, буквально всовывая коробочку мне в руки. – Ты моя единственная внучка, и я хочу, чтобы она хранилась у тебя. Твоя мать слишком глупа, чтобы владеть такими вещицами. Ну же, шевелись!»
Я поспешила выполнить приказание и увидела внутри камеи. Изумительные миниатюры и крошечные люди в рамках из золота заворожили меня с первого взгляда.
«„Ревекка у колодца“, – сказал дед. – Все они на один и тот же сюжет: „Ревекка у колодца“. – А потом добавил: – Если тебе скажут, что я убил ее, то знай, это правда. Ее ничто не радовало – ни камеи, ни бриллианты, ни жемчуга. Вот почему я сделал это, точнее, если быть до конца правдивым, довел ее до смерти».
При этих словах меня охватил благоговейный страх, – призналась тетушка. – Но вместо того чтобы усилить мое недоверие или привести в ужас, они породили во мне своего рода гордость. Шутка ли, дед заговорил о столь важном деле именно со мной! А он все продолжал болтать, пуская слюни по подбородку. Мне бы следовало помочь ему утереться, но я была слишком молода для такого сострадательного жеста.
"В те давние дни, – говорил дед, сверля меня злыми глазками, – она носила кружевные блузки с закрытым воротом, и камеи у ее горла смотрелись отлично. Она была такой милой, когда я впервые привез ее сюда. Все они милые поначалу, а потом превращаются в мегер. Все, кроме моей бедняжки Вирджинии Ли. Моей прелестной, незабываемой Вирджинии Ли. Ах, если бы она не умерла, моя дорогая Вирджиния Ли! Все остальные, поверь, сущие мегеры, жадные и развратные. Но она была самым сильным моим разочарованием. Ревекка и «Ревекка у колодца», – сказал дед. – Именно он дал мне первую камею для нее, когда услышал ее имя и рассказал историю этого имени, а потом он принес мне еще несколько камей, изображающих Ревекку, в качестве подарка для нее. Этот злобный шпион вечно за нами подглядывал. Все эти камеи от него – а по правде говоря, от него, хотя на них нет клейма. Ты еще дитя, но лучше тебе знать об этом".
Тетушка Куин помолчала, желая, как мне показалось, убедиться, что Лестат ее слушает, а когда увидела, что мы оба полны внимания, продолжила:
– Я помню каждое его слово. Помню, как мне всем моим детским сердцем захотелось получить эти чудесные камеи. Все до единой, лежавшие в коробке! И я продолжала крепко сжимать ее в пальцах, а дед тем временем все кричал и кричал, быть может, даже скрежеща зубами от ярости, – теперь мне трудно вспомнить.
"Со временем она полюбила камеи, – вопил старый черт. – И по-прежнему хотела только, чтобы ей не мешали витать в облаках и одновременно купаться в роскоши. Но женщины по своей природе никогда не бывают довольными. Это он убил ее ради меня – совершил кровавую жертву. Да, она стала жертвой, моим приношением ему, можно сказать, и именно я сделал ее таковой. И не в первый раз мне довелось заковать исковерканную душу в окровавленные цепи, можешь быть уверена".
Меня передернуло. Тетушкины воспоминания затронули во мне какую-то темную струну. Я сгибался под гнетом множества тайн, которые давили на меня, как каменные глыбы, и даже впал в своего рода транс, но вынужден был слушать ее рассказ.
– Он так и сказал: «в окровавленные цепи», и при этом добавил: «Она не оставила мне выбора, если хочешь знать правду. – Голос его превратился в рычание. – Забирай эти камеи, носи их, и не важно, что ты обо мне думаешь. У меня есть милый и дорогой подарок для маленькой девочки, моей внучки, – пусть все так и остается».
Разумеется, я не знала, как ему ответить, – призналась тетушка Куин. – Хотя ни на секунду не поверила, что он убийца, и, разумеется, не знала, кто этот странный соучастник, этот он, о котором Манфред отзывался с такой таинственностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34