Умрет в окружении аппаратов, за те несколько минут, жалких несколько минут, мама, когда я попытаюсь хоть ненадолго уснуть. Ловила сон, а поймала ее смерть. Отойди от меня, сатана. О, какая мука! Мы с Розалиндой бежим вперед; мама медленно идет по плитам позади: улыбающаяся женщина, которая больше не боится темноты. Давно это было. Война еще не закончилась. Машины, медленно скользящие по Притания-стрит, похожи на горбатых жуков или сверчков.
— Я сказала, прекрати!
Я разговаривала сама с собой. Подняла руки и потрогала мокрую голову. Как ужасно находиться в этой комнате, среди нестерпимого шума, когда у тебя с волос капает вода. Как изменился голос мисс Харди. Она начала верховодить.
А на улице солнце освещало крылечки и машины, тянущиеся сплошным потоком, и старые деревянные облезлые трамваи, со звоном проезжавшие мимо меня, напоминая о драме, постигшей фуникулер в Сан-Франциско.
— Как она может так с нами поступать? — всхлипывала Катринка уже за дверью. За той самой дверью, которой она хлопнула. Теперь она голосила в коридоре.
Зазвенел звонок. Я была в дальней половине дома, поэтому даже краем глаза не могла разглядеть, кто поднялся на крыльцо.
Мне были видны только белые азалии вдоль, забора до самого угла, где ограда делает поворот. Какая прелесть, какая несказанная прелесть! Все это оплачивал Карл: и садовников, и мульчу, и плотников, и молотки, и гвозди, и белую краску для колонн. И вот, пожалуйста, коринфские капители восстановлены, листья аканфа поднимаются высоко вверх и держат крышу, а потолок на крыльце выкрашен светло-голубой краской, чтобы осы решили, будто это небо и не устраивали там гнезда.
— Идемте, милая, — прозвучал мужской голос. Я знала этого мужчину, хотя и не очень хорошо. Однако я ему доверяла, но как раз сейчас не могла припомнить, как его зовут, — возможно, мне мешали сделать это все еще доносившиеся издалека крики Катринки.
— Триана, милая.
Ну да, это же Грейди Дьюбоссон, мой адвокат. Он принарядился: костюм, галстук… И даже не выглядел сонным — напротив, он полностью контролировал выражение лица и был предельно серьезным, словно знал — как и большинство людей, находящихся здесь, — как вести себя со смертью, не отрицая ее и не надевая на себя лживую личину.
— Не волнуйтесь, Триана дорогая, — произнес он самым естественным, доверительным тоном. — Я не позволю им тронуть ни одной серебряной вилки. Поезжайте с доктором Гидри в город. Отдохните. Все равно церемония не может состояться, пока остальные не вернутся из Лондона.
— Книга Карла… Наверху осталось несколько страниц.
Снова прозвучал утешающий бас Гленна с южным акцентом:
— Я забрал их, Триана. Отнес все его бумаги вниз. Уверяю тебя, никто ничего не будет жечь наверху.
— Простите, что доставляю столько хлопот, — прошептала я.
— Совершенно помешалась! — Это была Катринка.
Розалинда вздохнула.
— Мне не показалось, что он страдал. Просто уснул. — Она говорила так, чтобы утешить меня.
Я снова обернулась и незаметно для всех поблагодарила сестру. Она поняла и ответила мне мягкой улыбкой.
Я любила ее безгранично.
Розалинда поправила на носу очки в толстой оправе. В детстве отец кричал на нее, веля передвинуть очки на переносицу, но толку от этих криков было мало: в отличие от отцовского у нее был маленький носик. И выглядела она сейчас так, что отец, увидев ее, непременно пришел бы в ужас: располневшая с возрастом, сонная, неряшливая и в то же время милая, с вечно падающими очками, курящая сигареты, сыплющая пепел на пальто… Но полная любви.
— Думаю, он совершенно не страдал, — повторила она. — Не обращай внимания на Тринк. Эй, Тринк, ты когда-нибудь задумывалась о том, в каких кроватях вам с Мартином приходилось спать в тех бесчисленных гостиницах, где вы останавливались? Ведь кого там только не перебывало до вас, в том числе и больных СПИД?
Я чуть не рассмеялась.
— Идемте, дорогая, — сказал Грейди.
Доктор Гидри взял двумя руками мою ладонь. Какой он все-таки молодой. Никак не могу привыкнуть, что доктора теперь моложе меня. А Гидри весь такой светленький, чистенький, с неизменной маленькой Библией в верхнем кармашке пиджака. Наверное, он все-таки не католик, раз носит с собою Библию. Должно быть, баптист.
А сама я не чувствую возраста. Но это оттого, что мертва — верно?
Я в могиле.
Нет. Это никогда долго не длится.
— Послушайтесь моего совета, — сказал доктор Гидри так нежно, словно целовал меня. — И позвольте Грейди все устроить.
— Прекратилось, — сказала Розалинда.
— Что? — вскинулась Катринка. — Что прекратилось? — Она стояла в дверях и прочищала нос. Скомкав салфетку, она швырнула ее на пол и злобно уставилась на меня. — Ты когда-нибудь задумывалась, каково нам переживать все это?
Я не стала ей отвечать.
— Скрипач, — сказала Розалинда. — Твой трубадур. Кажется, он ушел.
— Я не слышала никакого дурацкого скрипача, — стиснув зубы, процедила Катринка. С какой стати обсуждать какого-то скрипача? Неужели ты думаешь, этот скрипач важнее того, что я пытаюсь сказать?
Появилась мисс Харди и прошла мимо Катринки, словно той не существовало. На мисс Харди были чистейшие белые туфли. Значит, на дворе весна: дамы Садового квартала никогда не наденут белые туфли, если не наступил соответствующий сезон.
Но я была уверена, что стоял холод.
Мисс Харди протянула мне пальто и шарф.
— Позвольте, дорогая, я помогу вам одеться. Катринка продолжала не мигая смотреть на меня.
Губы ее дрожали, из выпуклых покрасневших глаз струились слезы. Какую несчастную жизнь она прожила.
Но по крайней мере, когда она родилась, мать не пила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17